Изменить размер шрифта - +
 — Насколько она богаче весны!» И вдруг ее словно захлестнуло на миг каким-то бурным счастьем. Это было острое чувство потрясающей радости. И тут же с грустью она подумала, что больше никогда не сумеет испытать такое счастье. Никогда…

Генриетта постояла с минуту, окидывая взглядом этот раззолоченный край, который, казалось, плыл, растворяясь в себе самом, затуманенный и ослепленный своей немыслимой красотой.

И вот она уже катит гребнем холма вниз, вниз — сквозь лес, по длинному и крутому спуску к «Пещере».

 

Едва Генриетта подъехала, Мэдж, сидевшая на перильцах террасы, приветственно замахала ей. Генриетте Мэдж нравилась и она была рада новой встрече.

В дверях появилась леди Энгкетл.

— А вот и Генриетта! Пока вы заведете своего скакуна в конюшню да засыплете ему овса, вас уже будет ждать накрытый стол.

— Знаете, Мэдж, а ведь Люси сделала весьма проницательное замечание, — сказала Генриетта, отведя машину за дом. — Я всегда гордилась тем, что не подвержена конским страстям моих ирландских предков. Когда растешь в среде, где говорят исключительно о лошадях, то уж насмотришься на все самое лучшее, что только есть по части коневодства, и все-таки останешься к этому равнодушной. А вот Люси как раз и показала мне, что я обращаюсь с автомобилем совсем как с лошадью. И ведь это сущая правда.

— Да, я знаю, — сказала Мэдж. — А Люси — это прямо грозное явление природы. Сегодня утром она мне сказала, что я могу быть сколько угодно грубой, пока живу здесь.

Генриетта сразу поняла и кивнула.

— Конечно, это из-за твоего магазина.

— Да. Когда проводишь день за днем в чертовой комнатушке и надо быть вежливенькой со всякими нахалками, величать их «мадам», стаскивать им платья через голову и с улыбкой глотать любую дерзость, какую им заблагорассудится ляпнуть, — тут, пожалуй, захочешь ругаться и грубить! Знаешь, Генриетта, я всегда удивляюсь, отчего это люди считают, будто идти «в услужение» унизительно, а вот работать в торговле — превосходное занятие для независимых натур. В магазине сносишь такое высокомерие, какое не снилось Гад-жену или Симмонс, или любому порядочному слуге.

— Наверное, это гадко, дорогая. Я от души желаю тебе менее превосходного и независимого способа зарабатывать на жизнь.

— Как бы там ни было, Люси — ангел. И я буду великолепно груба со всеми в этот уик-энд.

— А кто приедет? — спросила Генриетта, разделавшись с машиной.

— Кристоу собирались.

Мэдж выдержала паузу и продолжала:

— Эдвард недавно приехал.

— Эдвард? Как славно. Я вечность его не видела. Кто-нибудь еще?

— Дэвид Энгкетл. И ты, по словам Люси, окажешься полезной. Ты будешь не давать ему кусать ногти.

— Это, наверное, не для меня, — сказала Генриетта.

— Не люблю мешать людям, а тем более надзирать за их привычками. Как Люси выразилась дословно?

— Смысл был именно таков. Да, а еще у него появился кадык.

— В связи с этим от меня ничего не ожидают? — встревоженно спросила Генриетта.

— И что ты должна быть мила с Гердой.

— Будь я Гердой, как бы я ненавидела Люси!

— А завтра к ленчу ожидается некто, распутывающий преступления.

— Надеюсь, мы не затеем игру в убийство?

— Не думаю. По-моему, это просто гостеприимство.

Голос Мэдж чуть изменился.

— К нам идет Эдвард.

«Милый Эдвард», — подумала Генриетта с внезапным сердечным волнением.

Быстрый переход