Мэдж сидела на осеннем солнышке, размышляя обо всем этом. Она все никак не могла решить для себя — рада она тому, что увидит Эдварда, или нет. В ее случае нельзя было сказать, что она, как принято выражаться, «переборола это». Разве такое возможно вообще? Айнсвикский Эдвард был для нее не менее реален, чем Эдвард, приветственно подымавшийся некогда ей навстречу из-за столика в лондонском ресторане. Она любила Эдварда, сколько помнила себя.

Из задумчивости ее вывел голос сэра Генри:

— Как вы нашли Люси?

— Выше всех похвал. Как всегда, — Мэдж слабо улыбнулась, — и даже лучше.

— Да-а, — сэр Генри затянулся своей трубкой и неожиданно добавил:

— Знаете, Мэдж, я временами беспокоюсь за Люси.

— Беспокоитесь? — Мэдж удивленно повернулась к нему. — Почему?

Сэр Генри покачал головой.

— Люси не осознает, что есть вещи, которых делать не стоит.

Мэдж явно не понимала. Он продолжал:

— Они ей сходят с рук. Всегда сходили. — Он улыбнулся. — Она пренебрегала обычаями губернаторского дворца. Она устраивала ералаш со старшинством гостей на званых обедах, а это черное злодеяние, Мэдж. Она усаживала смертельных врагов за стол рядышком и затевала дебаты по расовому вопросу. И после того, как она поднимет всеобщую свару, перессорит всех и каждого, набросит тень на британское правление — черт меня подери, если она не выходила сухой из воды! Знаете эту ее уловку — улыбаться с видом: «ах, я ничего не могу поделать!» Со слугами то же самое — она задает им хлопот без счета, а они ее обожают.

— Я поняла, что вы имеете в виду, — задумчиво сказала Мэдж, — то, что не потерпишь ни от кого другого, у Люси принимаешь как милую шутку. Удивляюсь я. В чем дело? В обаянии? В магнетизме?

Сэр Генри пожал плечами.

— Она с детских лет такая, но порой я чувствую, что это в ней усиливается. Я хочу сказать, она не осознает, что существуют пределы. Знаете, Мэдж, — сказал он с усмешкой, — я чувствую, ей-богу, что ей бы сошло с рук даже убийство!

Генриетта вывела «дилейдж» из гаража в Мьюзе и после сугубо технических прений со своим приятелем Альбертом, который присматривал за здоровьем машины, вырулила на дорогу.

— Приятных развлечений, — пожелал Альберт.

Генриетта усмехнулась. Она пронеслась через Мьюз, смакуя блаженство, неизменно находившее на нее, когда она отправлялась в путь одна. Она предпочитала ездить в одиночестве. Только так она могла до конца вкусить то сокровенное упоение, что таилось для нее в вождении машины. Она как ребенок радовалась, если ей удавалось найти в плотном потоке машин маленькую щелочку и втиснуться в нее, не меньше удовольствия ей доставлял и поиск новых кратчайших маршрутов выезда из Лондона. Да и в самом городе она знала улицы не хуже иного таксиста.

Сегодня она избрала юго-западное направление и теперь совершала головоломные виражи среди тесных улочек пригорода. Когда она выехала, наконец, на длинный гребень Лемешного Кряжа, была половина первого. Генриетта всегда любила вид, открывавшийся именно отсюда. Она затормозила как раз у места, где начинался спуск. Это был неправдоподобно золотой и роскошный мир в ярком осеннем освещении. «Люблю осень, — подумала Генриетта. — Насколько она богаче весны!» И вдруг ее словно захлестнуло на миг каким-то бурным счастьем.