|
Я потратил на это долгие годы, так как не знал, сила моя или слабость разлучили меня с Вероникой. Я боялся себя, боялся жизни. И тебя боялся тоже». Разбудить бы Генриетту, повести за собой через лес и там вместе дождаться мига, когда из-за кромки земли покажется солнце… «Безумец», — сказал он себе. Его пробрала дрожь. Было холодно — как-никак сентябрь уже на исходе. «Какого черта? Достаточно сумасбродств для одной ночи. Распутаться бы с тем, что есть — и то будет дьявольская удача!» Что, в самом деле, прикажете думать Герде, если его не будет всю ночь, если он явится одновременно с молочниками? И что скажут Энгкетлы? Впрочем, последнее его сейчас не тревожило. Для Люси все необычное как раз вполне нормально. Но Герда уже не из Энгкетлов. Герду предстояло убеждать, и ему бы следовало идти и приниматься за это со всем возможным пылом. Не исключено, что именно Герда и выслеживала его в этот глухой час. А если она шла за ним с самого начала? Излишне говорить, что так поступать не принято. Однако, из своего жизненного опыта он знал, — даже слишком хорошо, — что высоконравственные, чувствительные, утонченные люди постоянно это делают. Подслушивают у дверей, вскрывают письма, выслеживают и вынюхивают вовсе не потому, что хоть на миг одобряют такое поведение, а лишь не имея иной защиты перед лицом неизбежного страдания. «Бедняги, — думал он, — прекраснодушные страдающие бедняги». Не слишком сочувствуя слабости, Джон уважал страдание, ибо страдают сильные. Уж он это знает.
Если Герде станет известно… «Чушь, — уверял он себя, — откуда? Она давно спит. Да и нет у нее чуткого воображения, никогда не было». Он вошел в дом, включил свет, а окно закрыл и запер. Потом, погасив свет, быстро и бесшумно поднялся по лестнице и вошел в спальню. Комната была темна, и можно было различить ровное дыхание Герды. Она зашевелилась, когда он закрывал дверь. Голос ее был сонно-невнятен: — Это ты, Джон? — Да. — Наверное, очень поздно? Который час? Он ответил непринужденно: — Понятия не имею. Прости, что разбудил. Мне пришлось зайти к Веронике ненадолго, — Джон постарался вложить в голос побольше зевоты, — …выпить. — Спокойной ночи, Джон, — пробормотала Герда. Было слышно, как она повернулась в постели. Ну, великолепно! Ему, как всегда, повезло. Как всегда его на миг отрезвила мысль, не слишком ли часто он выезжает на удаче? Сколько было таких минут, когда, сдерживая дыхание, он загадывал: «Если на этот раз не выйдет…» Но всякий раз выходило! Он проворно разделся и лег. «А эта — над тобой и имеет над тобой власть…» Вероника! И она имела власть над ним. «Но уж больше нет, милая, — подумал он с оттенком мстительного удовлетворения. — С этим все. Теперь я от тебя свободен».
Глава 10
Когда наутро Джон спустился в гостиную, часы показывали десять. Завтрак был сервирован не на общем столе, а на небольшом боковом. Герде завтрак был подан в постель, что ее порядком смущало. Ерунда, считал Джон, Должны же люди вроде Энгкетлов, все еще умудряющиеся держать слуг и дворецких, находить им какую-то работу. Он был весьма благожелателен к Герде в это утро. Нервная возбужденность, повергавшая его последнее время в такое раздражение, исчезла. Леди Энгкетл сказала, что сэр Генри и Эдвард отправились поохотиться. У нее самой были на руках садовые перчатки, и она несла корзину. Он как раз говорил с ней, когда приблизился Гаджен и подал на подносе письмо. — Велено прямо в руки, сэр! Слегка подняв брови, он взял письмо. Вероника! Пройдя в библиотеку, Джон вскрыл его. |
