После долгой паузы Пуаро задумчиво проговорил:

— В тот вечер он отправился проводить ее домой и вернулся в «Пещеру» в три часа ночи.

— Как вы узнали?

— У горничной болели зубы.

Генриетта заметила безо всякой связи:

— Слишком уж много слуг у Люси.

— А вы сами знали это, мадемуазель?

— Да.

— Откуда же?

Опять пауза. Затем Генриетта медленно ответила:

— Я смотрела в окно и видела его возвращение.

— Зубная боль, мадемуазель?

— Боль совсем иного рода, господин Пуаро.

Она встала и направилась к двери. Пуаро сказал:

— Я пойду с вами, мадемуазель.

Они пересекли шоссе и через ворота вошли в каштановую рощу. Пуаро сказал:

— Не стоит идти мимо бассейна. Можно свернуть влево и по верхней тропе выйти к цветочной аллее.

Стёжка круто уводила вверх, к лесу. Чуть погодя, они вышли к тропе пошире, ведущей вдоль откоса, заросшего каштанами. Вскоре им попалась скамья. Генриетта села, Пуаро примостился рядом с ней. Внизу расстилалась роща густо насаженных каштанов. Прямо от скамьи извилистая тропа сбегала вниз, туда, где угадывались блики голубой воды. Пуаро молча наблюдал за Генриеттой. Ее лицо смягчилось, напряженность прошла. Он осознал вдруг, что Генриетта кажется совсем юной. Наконец он сказал очень мягко:

— О чем вы думаете, мадемуазель?

— Об Айнсвике.

— А что это — Айнсвик?

— Айнсвик… Это такое место.

Почти грезя наяву, она описала ему усадьбу. Изящный белый дом, с переросшей его большой магнолией в обрамлении амфитеатра лесистых холмов.

— Это был ваш дом?

— Да нет. Я жила в Ирландии. А туда мы приезжали на каникулы. Эдвард, Мэдж и я. Собственно, это был дом Люси. Он принадлежал ее отцу, а после его смерти перешел к Эдварду.

— Не сэру Генри? Но разве титул не у него?

— Сэр Генри лишь кавалер ордена Бани, — объяснила она, — а что до степени родства, так у него оно очень далекое.

— А после Эдварда Энгкетла кому он должен перейти, этот Айнсвик?

— Вот странно. Я никогда не думала об этом. Если Эдвард не женится, — она запнулась. Тень пробежала по ее лицу. Хотел бы сейчас Эркюль Пуаро знать, что за мысль вдруг посетила ее.

— Наверное, — сказала Генриетта медленно, — он отойдет Дэвиду. Так вот зачем…

— Что — зачем?

— Почему Люси пригласила его… Дэвид и Айнсвик? — Она покачала головой. — Они никак не подходят друг другу.

Пуаро указал вперед, на тропку.

— Вы по этой тропе спускались к бассейну вчера?

Ее пробрало легкой дрожью.

— Нет, по той, что ближе к дому. А по этой шел Эдвард. — Она вдруг повернулась к нему. — Надо ли снова возвращаться к этому? Мне жуток этот бассейн и сама «Пещера» тоже.

Пуаро зашептал:

Генриетта повернула к нему удивленное лицо.

— Теннисон, — сказал Пуаро, гордо кивнув головой. — Стихотворение вашего лорда Альфреда Теннисона.

— И, что ни спросишь, эхо… — она продолжала, почти для себя самой. — Ну да, конечно… так оно и есть. Эхо!

— О каком это вы эхе?

— Об этом вот месте. Я почти уже поняла это однажды — когда мы с Эдвардом поднимались в субботу на холм. Эхо Айнсвика. И что мы есть такое — мы, Энгкетлы.