Леди Энгкетл кивнула на полку у камина:

— Второй с краю. «Маузер», 0.25.

Что-то в решительности этого точного ответа резануло ухо Грейнджа. Он как-то не ожидал, что леди Энгкетл, которую он про себя определял доселе, как «витающую» и «малость не в себе», столь технически грамотно назовет оружие.

— Вы взяли пистолет отсюда и положили его в корзину. Зачем?

— Так и знала, что вы меня об этом спросите, — сказала леди Энгкетл. Прозвучало это, вопреки логике, почти победоносно. — И, конечно, какая-то причина тут быть должна. Ты так не считаешь, Генри? — она повернулась к мужу. — Тебе не кажется, что я должна была иметь основание взять в то утро пистолет?

— Несомненно кажется, дорогая, — жестко сказал сэр Генри.

— Что-нибудь сделаешь, — проговорила леди Энгкетл, задумчиво глядя в пространство перед собой, — а потом не можешь вспомнить зачем. Но вы-то, инспектор, я думаю, знаете, что причина есть всегда, если только ее можно постичь. Должна же была у меня на уме быть какая-то мысль, когда я клала маузер в корзину для яиц. Что же, по-вашему, это могло быть? — она обращалась к инспектору.

Грейндж воззрился на нее: никакого замешательства, прямо детски наивный пыл. Это сразило его. Отродясь он не встречал никого, подобного ей, и на миг совершенно растерялся.

— Моя жена, — сказал сэр Генри, — крайне рассеянна.

— По-видимому, сэр, — сказал Грейндж. Произнесено это было не слишком-то любезно.

— Как вы считаете, для чего я взяла этот пистолет? — доверительно спросила она у него еще раз.

— Понятия не имею, леди Энгкетл.

— Я вошла сюда, — стала вслух размышлять она, — поговорила с Симон насчет наволочек… и припоминаю смутно, что подошла к камину… и подумала, что нам бы новую кочергу: дьячка, знаете ли, вместо этого епископа.

Инспектор выпучил глаза. Он чувствовал, что голова его уже идет кругом.

— И я вспоминаю, как беру маузер — такой хорошенький, ловкий в руке пистолетик, мне он всегда нравился — и опускаю его в корзину. Я ее только перед тем забрала из оранжереи. Но у меня в голове столько всего — Симмонс, знаете ли, да еще повилика в астрах завелась, и я все надеюсь, что мисс Мидуэй удастся ее действительно сдобный «Негр в сорочке».

— Негр в сорочке? — вынужден был перебить инспектор Грейндж.

— А! Это, знаете, шоколад — и яйца, и все это покрывается взбитыми сливками. Именно то, что иностранцу понравилось бы на сладкое.

Инспектор Грейндж, ощущая себя человеком, отметающим прекрасного тканья паутину, которая мешает ему видеть, заговорил резко и с горячностью:

— Вы зарядили пистолет?

Он надеялся поразить ее может быть, даже немного припугнуть, но леди Энгкетл лишь принялась вслух размышлять над вопросом с видом отчаянной задумчивости:

— Как же я поступила? До чего глупо. Не могу вспомнить. Но, по-моему, я должна была бы, а, инспектор? Я хочу сказать, какой смысл в пистолете без патронов? Я бы желала быть в состоянии восстановить, что именно было у меня в голове тогда.

— Дорогая Люси, — сказал сэр Генри, — то, что происходит или не происходит у тебя в голове — источник отчаяния для всякого, кто хорошо и давно тебя знает.

Она озарила его самой ласковой улыбкой.

— Я пытаюсь припомнить, Генри, дорогой. Порой действуешь непостижимым образом. Как-то утром я беру телефонную трубку и вдруг обнаруживаю, что смотрю на нее в полном недоумении.