|
Повторяют три популярных аккорда… Скрипки, волынки и арфы… Тромбоны и валторны выдувают ноты все выше и выше, получает-ся так красиво и громко, что вся толпа вопит от восторга… Вдруг скачут изящные худенькие официантки в воздушных чепчиках… Они порхают сре-ди мандаринов… В 48?м три старухи, сидевшие взаперти с сорока двух лет, всегда такие пре-дупредительные и внимательные с покупателями, крушат свой магазин ударами дубины… две старухи со вспоротыми животами издыхают на мостовой… Три старые карги привязывают себе к задницам жаровни, чтобы бежать быстрее… Огромная дама разбрасывает повсюду разные ве-щи… Краденые безделушки. Они сыплются у нее изо всех складок… Она растеряла все… И пы-тается подобрать… Около лавки ювелира Сезара ей кое-как удается сделать это… Она вся покрыта фальшивыми цепочками и жемчугами… Все смеются… Она берет из миски и разбрасывает через окошечко в крыше пригоршни аметистов… Все становится фиоле-товым. Топазами из другой миски она изрешетила стеклянную крышу… Сразу же все стало желтым… Мы прошли почти весь Пассаж… Огромная толпа впереди и позади нас… Продав-щица писчебумажных товаров из 86?го, у которой я стащил множество карандашей, цепляется за мои штаны… А вдова, торговавшая старинными шкафами, в которые я столько раз писал, по-всюду меня ищет!.. Я больше не смеюсь… Меня спасает продавец зонтиков, он прячет меня под зонтом. Если меня заметит тетка Армида, мне придется поцеловать ее сырную голову… Теперь дядя Эдуард на своем трехколесном мотоцикле едет за отцом, так наклонившись к асфальту, что его мотоцикл весь сплющивается. Из его ноздри торчит большой булыжник. Мо-тор воркует нежно, как влюбленный голубь, но глаза Эдуарда висят на двух стебельках у самой дороги, чтобы все видеть… За рулем, зарывшись в подушки, сидит тетка Армида и подвязывает себе слюнявчик с помощью какого-то господина в черном. Он держит огромный термометр, в четыре раза больше меня… Это врач Гесперид, он пришел осмотреть ее… Его удрученное лицо излучает свет… При виде этого все соседи начинают раздеваться. А потом показывают свои задницы. Он плюет на них… У него даже нет времени сделать перерыв. Все дружно бросаются к выходу… Толпа запрудила Бульвары… Проходя через Вандомскую площадь, покупательница все больше раздувается от порывов ветра. У Оперы она увеличилась еще в два раза… в сто раз!.. Все соседи, как мыши, бросаются ей под юбку… И тут же, обезумев, выскакивают… Потом опять скрываются там… Это произ-водит ужасный беспорядок. Повсюду бегают собачки из Пассажа, они прыгают, гадят, кусаются. Хозяйка парфюмер-ной лавки мадам Жювьен кончается перед нами под грудой лиловых цветов жасмина… Она за-дыхается… Три проходящих мимо слона растаптывают ее, обрывая агонию… Снизу поднима-ются, медленно разливаясь повсюду, тонкие струйки аромата… Четверо подмастерьев булочника Ларжантейля проносятся с огромной трубкой из лавки «Магометанский табак», которую обычно зажигают только после шести… Напротив рынка Сент-Оноре при входе в павильон они разбивают ей головку… Врываются в правый павильон… где «Домашняя птица». А потом в левый, где «Рыба». Однако остановиться уже невозможно! Особенно великанше! Той самой! У которой две планеты вместо грудей… Тут меня сбивают с ног… Мой отец напрасно пытался меня поддер-жать… Он запутался в спицах своего велосипеда… И прищемил Тому хвост. Тот путался у него под ногами и лаял, но почему-то совсем бесшумно… Мне помог подняться на ноги сторож, одетый в длинный сюртук… С колбасным хвости-ком внизу… Он смешит нас своей длинной палкой для зажигания газа… Которую почти цели-ком засунул себе в нос. |
