|
.» Под конец я уже не блевал… Я был нашпигован жаром… Я не скучал… Никогда не думал, что у меня в башке столько всего… Фантазии. Причудливые мечты. Сначала я видел все в красном цвете… как раздувшееся кровавое облако… Оно поплыло на середину неба… А потом развалилось… Оно приняло форму покупательницы небывалого размера! Колоссального роста. Она начала командовать нами… Там, наверху… В воздухе… Она ждала нас… Висела там… Она приказывала, мы должны были повиноваться… Делала знаки… Пусть все собираются!.. Пусть выметаются из Пассажа… И живо!.. Все вместе!.. Нельзя терять ни секунды! А потом она спустилась, вошла под стеклянную крышу… Она заняла весь наш Пассаж… Она расхаживала, выпрямившись во весь рост… Она хотела, чтобы ни одного лавочника не осталось в лавке… ни одного нашего соседа в своей конуре… Даже Меонша пошла с нами. У нее выросли три руки, на которые были натянуты четыре перчатки… Я видел, что все идут ве-селиться. Слова танцевали вокруг нас, как вокруг актеров в театре… Живой ритм, неожиданные переходы, чудесные мелодии… Незабываемые… Огромная покупательница набрала себе целую охапку наших кружев… Она стаскивала их прямо с витрины, даже не пытаясь спрятать, она вся была увешана гипюром, целыми мантиями, этого хватило бы на ризы для двадцати кюре… Она постепенно увеличивалась, шелестя ажур-ными вставками… Вся шантрапа, вся шушера из Пассажа… перекупщики зонтиков… Визьо с кисетами для табака, дочери кондитера… Все ждали… Роковая мадам Кортилен тоже была здесь, рядом с нами… револьвер у нее за поясом источал благоухание… Оно окутывало все вокруг… Мадам Гуную в вуалетке, проведшая столько лет взаперти из-за своих гноящихся глаз, и сторож в тре-уголке переговаривались, нарядившись, как на праздник, у своего 31?го номера, и даже Гастон, один из умерших малышей из семьи переплетчиков, специально вернулся. Он сосал грудь своей матери. Он послушно лежал у нее на коленях и ждал, когда с ним пойдут гулять. Она держала его серсо. С кладбища в Тье появилась тетка Армида, в Пассаж она приехала в коляске. Решила про-катиться… Она так состарилась с прошлой зимы, что у нее совсем не стало лица, только какая-то бесформенная масса… Я все же узнал ее по запаху… Она подала руку маме. Мой отец Огюст был уже готов, немного впереди всех, как всегда. Его часы висели у него на шее, здоровенные, как будильник. Он был одет необычно – в редингот, канотье, на пальце внушительный перстень, на эбонитовом велосипеде, чулки плотно облегали икры. В петлице у него был цветок, он всячески старался задеть меня своими насмешками. Моя бедная мать осыпала его комплиментами… Том примостился среди перьев на шляпе у старой клячи Меон и старался удержать равновесие… Она позволяла ему кусать всех прохожих. Мы шли вслед за огромной покупательницей, к нам присоединялось все больше народу, она шествовала во главе процессии… Она все увеличивалась… Ей уже приходилось идти со-гнувшись, чтобы не разбить стеклянную крышу… Изготовитель визитных карточек выскочил из подвала, как раз, когда мы проходили мимо, он толкал перед собой тележку с двумя непонят-ными приспособлениями, он шел очень быстро… еще он тащил ворох банковских билетов… Все бумажки по сто франков… Только фальшивые… Это его темные делишки… Торговец музыкальными инструментами из 34?го, у которого был граммофон, шесть мандолин, три волынки и пианино, не желал ничего оставлять… Он хотел забрать все. На его витрину надавили, еще усилие – и она рухнула… Ужасный грохот! Из кафе «Светский чердак» напротив 96?го вываливается оркестр великолепных музы-кантов… Они располагаются вдали от великанши. |
