– Которая из них?

– Салли Паркер.

– Ее она не упоминала.

– Если бы упомянула, вы бы не предложили мне сыграть.

– Верно. Ну, с Эвой я знаком довольно давно. Еще со времен ее первого клуба, «Голубая обезьяна» – так, кажется, он назывался?

– Никогда не слышал о таком.

– Это еще в двадцатые было, когда она только начинала.

Фельзен покачал головой.

– Так или иначе, – продолжал Лерер, – я, услышав ваше имя, спросил о вас Эву. Она стала вас расхваливать, пока я не дал ей понять, что это не то, что мне хотелось бы услышать. После этого она, конечно, прикусила язык, но все‑таки я был группенфюрером СС, знаете ли… так что… – Он снял с подноса коньяк. – Вы не?..

– Что?

– Это из‑за фрейлейн Брюке вы не хотели покидать Берлин, верно?

– Нет‑нет, – сказал Фельзен, досадуя, что сам загнал себя в ловушку.

– Я имел в виду…

В камине потрескивал огонь, Лерер, грея руки, гладил себе задницу.

– Так что же вы имели в виду? – не утерпел Фельзен.

– Знаете, эти берлинские клубы… женщины… все это не…

– Она же не хозяйка борделя, – сказал, сдерживая гнев, Фельзен.

– Это мне известно, но… вся эта среда… которой свойственна… – Он помолчал, надеясь, что Фельзен подскажет ему слово, но тот молчал. – Распущенность… Вся эта богема… Легкомыслие. Вообще непостоянство всей этой ночной жизни.

– Разве самое известное из собраний нашей партии не проводилось ночью?

– Touche, – хохотнул Лерер, плюхаясь в кресло. – Но сделано это было исключительно для конспирации.

После этого они довольно скоро отправились спать. Фельзен чувствовал себя измотанным и больным. Он лежал на постели, уставясь в потолок, курил папиросу за папиросой, неотступно думая о том, что Эва бросила его, и о том, как ловко она его подставила и смылась.

– Ну и ладно, – произнес он вслух, давя последнюю папиросу в пепельнице, – не она первая, не она последняя.

Заснул он лишь часа через два, одолеваемый мыслями и видениями. Его преследовал вид голых пяток отца, болтавшихся на уровне глаз. И зачем ему понадобилось снимать башмаки и носки?..

27 февраля 1941 года.

К завтраку они облачились в костюмы. На Лерере был однобортный пиджак из плотной темно‑синей шерстяной материи. Фельзен чувствовал себя нарядным в своем парижском двубортном пиджаке темно‑шоколадного цвета и в броском красном галстуке.

– Дорогой? – спросил Лерер с набитым ртом, уплетая черный хлеб с ветчиной.

– Не из дешевых.

– У банкиров доверие вызывает лишь темно‑синий цвет.

– У банкиров?

– Базельских. С кем, по‑вашему, мы должны встретиться в Швейцарии? Вольфрама на фишки не купишь.

– Как и на рейхсмарки, по‑видимому.

– Это точно.

– Но существуют же французские франки… доллары.

– Доктор Салазар был профессором экономики.

– Что дает ему право получать плату в иных купюрах, чем прочие?

– Нет. Только право считать, что во время войны лучше всего иметь золотовалютные запасы.

– Вы отправляете меня в Португалию с грузом золота ?

– Вопрос на стадии обсуждения. Американцы неохотно предоставляют нам возможность оперировать долларами, поэтому мы начали расплачиваться швейцарскими франками. Наши поставщики в Португалии меняют их на эскудо.