Он нервно улыбался. Поправляя левой рукой галстук, правую протянул мне. Я почувствовал, насколько вялой и влажной она была. В глазах, взиравших на меня, затаились тоска и нерешительность.

— Мистер Геллер, — проговорил он, — спасибо, что зашли.

— Очень приятно, — ответил я и, сняв шляпу, прошел в вестибюль.

Эрл, одетый в щегольской шерстяной костюм в полоску, взял у меня пальто и повесил его на вешалку.

— Вы меня не помните, — сказал он, — этим летом мы с вами работали на ярмарке.

— Разумеется, помню, мистер Вайнкуп.

— Почему бы вам не называть меня просто «Эрл»?

— Хорошо, Эрл, — согласился я. — А мои друзья зовут меня «Нат».

Нервно улыбнувшись, он предложил:

— Будь добр, Нат, пройди в библиотеку.

— Твоя мать дома?

— Нет. Она в тюрьме.

— Почему вы не вытащите ее оттуда?

Они вполне могли позволить себе внести за нее залог. В разговоре по телефону Эрл сразу же согласился на мои условия, пятнадцать баксов в день и невозвращаемый задаток в размере ста долларов. Должен сказать, что это самые высокие ставки оплат за услуги в моей весьма подвижной, в зависимости от обстоятельств и состояния клиентов, шкале цен.

Брови его круто изогнулись, выражая негодование.

— Из-за этих варваров мама слегла в постель. Поэтому мы решили, что ее лечение должно оплачивать государство.

Он пытался изобразить искреннее возмущение, но это получилось как-то не очень убедительно.

Внутри особняка, построенного еще в прошлом веке, царила мрачноватая атмосфера. Это впечатление усиливали деревянная отделка стен темных тонов и старинная тяжелая бархатная мебель. Кое-какие мелочи, на которые я сразу же обратил внимание, свидетельствовали, что дела у семейства Вайнкупов обстояли не столь хорошо, как это полагали многие, и я в том числе. Какая-то заброшенность, пыль на деревянных панелях стен и мебели, давно не чищенные, позеленевшие от времени бронзовые подсвечники, потертые восточные ковры говорили скорее о прошлом, но не о настоящем благосостоянии семьи.

Эрл сел на кушетку. Две стены комнаты целиком занимали шкафы, уставленные книгами в кожаных переплетах, две другие были увешаны картинами — какими-то мрачными пейзажами. Прежде всего Эрл вручил мне конверт с сотней задатка десятидолларовыми банкнотами. Затем, встав с кушетки, подошел к бару и налил себе шерри. Когда он наполнял свой бокал, руки его дрожали.

— Позволь предложить тебе что-нибудь выпить, — произнес Эрл.

— Спасибо, можно и без этого, — сказал я.

— Не будь размазней, Нат.

Я убрал деньги в карман.

— Тогда рома. Без льда.

Он подал мне бокал и присел сбоку. Лучше бы он сел напротив. Мне было бы удобно наблюдать за ним. Ему, наверное, казалось, что так легче создать доверительную обстановку.

— Понимаешь, мама совершенно невиновна.

— В самом деле?

— Я дал показания, но мне не поверили. Я пять раз давал показания.

— В полиции решили, что ты стараешься ее выгородить.

— Да. Боюсь, они именно так подумали. Похоже, я перестарался.

Ром оказался отличным.

— Значит, твоя мать не убивала твоей жены? Кто же? Может, ты сам?

— Я? Убить Риту? Не говори ерунды. Я любил ее. Но лишь из-за того, что наш брак... понимаешь... Во всяком случае я этого не делал, и мама тоже.

— Тогда кто же?

Он усмехнулся:

— Думаю, какой-нибудь слабоумный наркоман или какой-нибудь дурак, искавший наркотики и деньги.