Ответ обнаруживается почти сразу. Кровать пуста. Это означает, что обитатель комнаты либо до сих пор на улице, либо решил переночевать в чьей-то еще постели. Разочарованная Вэл поворачивается обратно к ступеням, но вздрагивает, когда меняется освещение. Она ожидает разоблачения, однако это всего лишь телевизор. Теперь на экране появились цветные полосы испытательной таблицы.

Чувствуя себя под наблюдением, Вэл спешит вернуться наверх. Ей хотелось бы задержаться на этаже Айзека, скользнуть в его кровать. Хотелось бы никогда не отвечать на звонок Глории. Хотелось бы отправиться назад в прошлое и согласиться на игры возле костра вместе с друзьями, точно беззаботные подростки, какими им не довелось быть в свое время.

Создается ощущение, что гравитация увеличивается по мере подъема, словно подвал с удвоенной силой притягивает непокорную гостью к себе. Шестой этаж кажется невозможно далеким. Она останавливается на пятом, раздумывая, возвращаться ли к видео, которое будто отравляет сознание. Нарисованные юным Маркусом образы уже чудятся более живыми, чем окружающая реальность. Всё выглядит выцветшим, запыленным, сломанным по сравнению с тем, что довелось испытать в детстве, в кругу друзей.

Вэл рада, что ничего не помнит, что прошлое хранится в записях, а не внутри нее. Но еще больше счастлива, что получила возможность увидеть Китти, поэтому сейчас заползает в постель и закрывает глаза, надеясь, что во сне снова встретит сестру. Однако ощущение чьего-то чужого взгляда так и не исчезло. Не исключено, что всё дело в эффекте после просмотра выпусков передачи, после наблюдения за собой со стороны, как мог бы простой зритель. О боже, ведь это действительно видели тысячи зрителей! Кто знает, сколько человек следили за каждым шагом маленьких Валентины и Китти. Это неприятное понимание накрывает словно маслянистой пленкой, от которой нельзя отмыться. Весь мир имел возможность поглазеть на них еще до того, как они выросли достаточно, чтобы в полной мере осознавать смысл происходящего.

И точно мысли об этом недостаточно раздражающие, возвращается еще и зуд в ладони. Жжение лишь усиливается, чем дольше Вэл старается лежать неподвижно.

Она садится на краю постели, отбросив попытки заснуть. Испытательная таблица на экране обеспечивает достаточное освещение, чтобы рассмотреть расчесанную ладонь. Под кожей, под бугрящимися красными шрамами что-то есть. Вэл содрогается от отвращения. В центре воспаленного участка видно нечто похожее на черную нить. Неужели она выбилась из одежды и как-то попала под нарыв?

Зажав инородное тело между пальцами, Вэл пытается вытащить его, но нить всё не кончается. Тянется и тянется на половину дюйма, на дюйм, на три дюйма. Ощущается запах гниения и заражения.

Она продолжает тащить. Следовало бы пойти в ванную, где светлее и можно промыть ранку. Но останавливаться нельзя. Нужно как можно быстрее избавиться от нити. Однако та никак не заканчивается и, кажется, соединена с чем-то большим.

Всхлипывая, Вэл тянет и тянет, высвобождая новые и новые лоскуты мягкого черного материала, который скапливается на коленях, источая зловоние. Наконец она дергает изо всех сил и, оборвав нечто жизненно важное, соединенное с собственным телом, выдирает остатки ткани.

Хочется вышвырнуть эти мерзкие ошметки из окна и никогда больше их не видеть. Никогда больше о них не вспоминать. Но, не способная противиться тому же неестественному побуждению, Вэл хватает черный ужас, вытащенный из ладони, и расправляет его.

Это плащ.

Знакомый как собственные пять пальцев. Или как собственная рука в данном случае.

Вэл взвизгивает и отбрасывает его. Но проклятая вещь не шлепается на пол с влажным хлюпаньем, как положено отвратительной мокрой тряпке, а изящно слетает вниз. Когда же опускается, то под складками обрисовывается контур скорченной фигуры.

Застыв без движения, Вэл не осмеливается даже моргнуть или вдохнуть, пытаясь убедить себя, что это лишь игра воображения.