Они садятся еще теснее. Ни один не говорит о своей сделке с ведущей. Оба согласились вспомнить песню и спеть ее.

Маркус начинает мурлыкать себе под нос, словно не может удержаться, находясь здесь. Либо просто чтобы заглушить вездесущее гудение.

– А что ты на самом деле помнишь? – поспешно вклинивается Хави. – Про последний раз, когда мы образовали круг?

Взгляд собеседника становится пустым, обращается внутрь, отслеживая события прошлого. Затем Маркус вздрагивает, бессознательно кладет ладонь себе на плечо прежде, чем сжать ее в кулак, и лжет:

– Ничего.

– Ясно, – отзывается Хави равнодушным, безжизненным тоном и опускает подбородок на грудь так, чтобы не осталось места для длинных тонких пальцев, которые могли бы поднять голову и напомнить о хорошем поведении. – Да, я тоже, – затем скрещивает ноги.

Маркус делает то же самое. Они сидят на полу, таращась на экран, точно дети в ожидании начала своей любимой передачи.

Ничего не происходит. Еще не время.

– По тебе я скучал сильнее всего, – тихо признается Хави.

Слеза скатывается по той щеке Маркуса, которая не видна собеседнику. Но он не отводит глаза от стены, поэтому невозможно определить, к кому обращены его последние слова: к приятелю или к темной и теплой пустоте, которая мерцает на экране.

Они прижимаются друг к другу и сидят не шевелясь так долго, что датчики движения отключают свет. Мгла обнимает обоих. Из-за границ помещения доносится тихий вздох статических помех, и воцаряется тишина.

Пятнадцать

– Что это?

Вэл разлепляет веки. Во рту пересохло, в висках стучит, глазам больно от яркого света.

Она заснула на диване рядом с потухшим костром и теперь поспешно садится, отведя руку в сторону, словно боясь заражения. Но в солнечных лучах ладонь выглядит абсолютно нормальной и даже не чешется. На коже видны лишь старые следы от ожогов. Плащ исчез прошлой ночью.

Вэл трясет головой, стараясь полностью проснуться.

– Что это? – требовательным тоном повторяет Дженни.

Она полностью одета, безупречно причесана и выглядит ничуть не затронутой последствиями вчерашнего вечера. Однако внимание Вэл привлекают не обычные шорты цвета хаки по колено и не бледно-розовая блузка, застегнутая на все пуговицы, а кассета в руке Дженни.

– Это мое.

Однако собеседница отдергивает трофей и поднимает вне пределов досягаемости, что кажется слишком детским поступком и смотрится глупо в исполнении женщины среднего возраста, одетой чересчур по-взрослому.

– Скажи, что это за кассета и где ты ее взяла! – Ее глаза вспыхивают так же ярко и так же ранят, как солнечные лучи.

Вэл осторожно садится прямо, отводя прилипшие ко лбу пряди. Ей нужно принять душ. И позавтракать. А еще – получить обратно кассету, потому что это единственное доказательство случившегося с Китти. Даже если не хватит духу досмотреть видео до конца.

Дженни поспешно пятится, когда Вэл встает, будто опасаясь попыток отнять трофей.

– Я хочу получить кассету обратно, – та выставляет ладони перед собой в знак перемирия. – Но сначала тебе следует увидеть запись.

После этих слов накатывает иррациональный страх, что для Дженни видео окажется иным, и уверенность в необходимости совместного просмотра, чтобы этого не случилось.

Однако остальные, пожалуй, действительно найдут в записи что-то свое. В конце концов, на пленке запечатлено их детство. Общий для всех них опыт, хотя произвел и разное впечатление. Друзья наперебой делились воспоминаниями, как замечательно было на передаче, но Вэл теперь точно знает, что не чувствовала себя там счастливой.

Программа учила неправильному. Необходимости притворяться изо всех сил, что всё в порядке, даже если это не так, пока сам не начнешь верить в ложь.