«Вас, моих девочек». Мать потеряла обеих дочерей, но теперь, когда одна из них объявилась на пороге, едва это заметила. Вэл осторожно присаживается на край стула.

– Разве у тебя нет вопросов ко мне? – Пожалуй, лучше позволить Дебре начать разговор, а уже потом выяснить всё, что хочется знать самой.

Мать, наконец, поднимает на собеседницу карие глаза и обводит взглядом с головы до ног.

– Ты стала выше.

– С тех пор, как мне было восемь лет? Конечно, я выросла, – Вэл издает короткий недоверчивый смешок.

Айзек пытался предупредить ее о состоянии матери, но слишком смягчил ситуацию, не донес серьезности изменений.

Словно подслушав мысли дочери, Дебра указывает подбородком на вход.

– Видела того мальчика, с которым ты приехала. – Вряд ли почти сорокалетнего Айзека можно описать словом «мальчик», но прежде, чем Вэл успевает хоть что-то ответить, ее мать продолжает: – Он несколько раз заглядывал ко мне. Забрасывал вопросами о твоем отце и его привычках до нашей свадьбы. Заставлял показывать фотографии. Угрожал мне. Хорошо, что сейчас остался снаружи, – она подозрительно и неприязненно прищуривается, так что морщинки на лице обрисовывают карту ее жизни.

– Айзек разыскивал меня, – Вэл чувствует, как ускоряется сердцебиение. – Разве тебе этого не хотелось? Разве ты не гадала, куда папа меня увез?

– Твой отец, – выделяет последнее слово Дебра, и в ее голосе, наконец, появляется намек на эмоции, а тон становится едким, как горькие остатки на дне бутылки с просроченным уксусом. – Он всё испортил. Нам повезло попасть на передачу. Мы каждый день наблюдали за тобой и видели, что она действует: ты вела себя так примерно. Он тоже заметил изменения и согласился со мной, что тебе это пойдет на пользу. Я была так счастлива, что Господин Волшебник исправлял тебя.

Вэл и не знала, что ее требовалось исправлять.

– И Китти тоже?

Дебра вздрагивает и практически выплевывает:

– Она и так была хорошей девочкой. Это ты всегда была дерзкой и непослушной. Но вечно добивалась желаемого. А они как раз искали трудных детей вроде тебя – неизвестно почему, – поэтому согласились взять и Китти. Она так радовалась! Я наблюдала за выпусками каждый день и всегда знала, когда моя маленькая принцесса счастлива.

– Тогда почему папа забрал меня? – Вэл понимает, что спрашивает не того родителя, ведь собеседница может сообщить лишь свое мнение, но осталась лишь она.

– Потому что он идиот, вот почему. Слабовольный, эгоистичный отец, потворствующий капризам избалованной дочери. Ему было наплевать, что отдать тебя в программу помогло бы исправить твой характер. – Дебра тыкает костлявым пальцем в экран.

– Отдать меня в программу? – Фраза звучит странно, но собеседница вообще несет чушь.

Видимо, сказывается одинокое проживание в заброшенном грязном трейлере без семьи и друзей, не считая безумной коллекции жаб и старого телевизора, по которому бегут лишь статические помехи.

Мать тем временем продолжает вещать, будто не слышала вопроса:

– Ты бы стала… – она качает головой, резко захлопывает рот и закрывает глаза. Лицо расслабляется и приобретает сонное, почти юное выражение, на нем мелькает проблеск давно потерянной надежды. – Стала бы послушной девочкой, милой и веселой – именно такой старшей дочерью, о которой мечтают любые родители. И я бы гордилась тем, что являюсь твоей матерью, – Затем Дебра снова открывает глаза, отводя взгляд от Вэл. – А он всё испортил. Испортил тебя. А я потеряла Китти.

– Что с ней случилось? – спрашивает она, готовясь к худшему.

– Я не видела, – отрезает собеседница, дернув плечами. – Они позвонили мне и накричали, обвиняя в поступках твоего отца.