Я уселся за столик в углу, заказал поесть, и, сделав вид, будто кого-то жду, открыл «дипломатик». Сверху у меня лежали всякие деловые бумаги — всякая чушь, снабженная логотипами фирм и размашистыми подписями под красивыми «шапками» типа «Соглашение о намерениях» — и я изобразил, будто тщательно их просматриваю, готовясь к назначенной деловой встрече. А сам тем временем отладил прикрытую бумагами технику и, в первую очередь, подслушивающее устройство. Мистер Джонсон и девка говорили на достаточно примитивном английском — на том английском, который был без проблем доступен подруге американца. Так что трудностей с пониманием их речи у меня не возникло.

Американец щедро пересыпал свою речь «санобичами» — так в быстром и энергичном американском произношении звучало «son of bitch», «сукин сын» и другими непарламентскими выражениями.

— Так я и говорю тебе, санобич всех раздери, что этот твой начальник, санобич, заслуживает, санобич, того, чтобы за все на нем отыграться. Я бы такую милочку как ты на руках носил, санобич, а не заезжал придирками. Верно?

— У тебя есть, что предложить? — осведомилась девка.

— Разумеется! — мистер Джонсон хитро подмигнул ей. — Знаешь, как одна моя знакомая, там, в Нью-Йорке, отплатила за все своему начальнику?

— Ну?

Американец наклонился прямо к её уху и что-то зашептал, с самым довольным видом. То есть, это для всех присутствующих было «что-то», а я вполне ясно расслышал:

— После работы, когда все уходили, она оставалась якобы доделать кое-что, а на самом деле к ней приходил её бойфренд и они трахались на столе начальника… Представляешь, на столе этого аккуратиста, который, санобич, из-за лишней пылинки поднимал хай и морщился так, будто ему шило в задницу воткнули! А один раз они сделали это во время обеденного перерыва, прямо, можно сказать, за спиной у её начальника. И ты бы знала, как они использовали его кресло!

— Ты хочешь сказать?..

— Вот-вот! — мистер Джонсон расцвел в улыбке — или, вернее сказать, ощерился в улыбке, настолько плотоядной эта улыбка у него получилась. — И с тех пор она перестала бояться начальника. Он вызывает её для разноса, из-за того, что она запятую не так поставила или ещё какую-нибудь «блоху» упустила в важном документе, а она глядит на его стол, где у него так тщательно и чистенько разложены бумажка к бумажке, все уголок к уголку, вспоминает, что они ночью творили на этом столе, и её смех разбирает, она еле сдерживается. Он распекает её, а ей как с гуся вода! Он, видно, это почувствовал, потому что перестал драить её так, как драил других сотрудников. Она говорит, ей даже скучно стало немного, потому что пропала в её жизни эта… перчинка.

— И этим её бойфрендом был ты? — осведомилась девка.

— Нет, — американец вздохнул и покачал головой. — Не буду врать, не я. Я был просто её другом, которому она обо всем рассказывала. Но, не скрою, мне все время хотелось попробовать, настолько вкусно она об этом рассказывала.

Блондинка поглядела на него с той иронией, за которой чаще всего прячется готовность уступить — прежде всего, собственным желаниям.