– Так вот, этот строитель коммунизма, если с полюбовницей до или после полуночи задерживался, то после того, как Ксюха ему дверь открывала, естественно, как стеклышко трезвому, потому как, сами понимаете, в постелях с девушками строители-джентльмены водку не пьют...

– Серый! Да тише ты! Если Лейла услышит, я оторву то, что мажут блендамедом.

– Себе? – загоготал Кивелиди.

– Тебе. Мне она оторвет!

– Ну, в общем, – продолжил Сергей, понизив голос, – как только дверь открывалась, Черный со стоном и закатившимися глазами бросался мимо подбоченившейся жены в сортир и часа два смачно рыгал там в унитаз. А утром она его спрашивала: “С кем ты, милый, так надрался? С Бочкоренкой или с Кивелиди?” Так вот, и я со второй “Пшеничной” стал алкаша изображать. Потом взял третью бутылку и после первого же из нее стакана целоваться начал. Наберу слюны в рот побольше и лезу, целуюсь. Когда он оттолкнул меня и по-таджикски отца моего собакой назвал, я плакать начал за жизнь свою паскудную. Классно, скажу я вам, повеселился. Потом на пол упал и отрубился. Благо всю ночь не спал и по утряне три стакана выпил.

– И все? Надо было еще и описаться, – съехидничал я. – По системе Станиславского для полной убедительности.

– Прости, Черный, не получилось. Я ведь и в самом деле заснул. А то сидел бы перед вами трезвый почти... А за матушку свою я бы и под себя написал.

– Не боись, Серый, – тронул его колено Суворов. – Не найдет он тебя. Мы тебя похороним понарошке. Слухи в Управе распустим, некролог в газете дадим. На первой полосе. “Такого-то июня, во время посещения пивного бара, не приходя в себя, скоропостижно скончался выдающийся спортсмен, талантливый геолог, цитрусо-цветовод Кивелиди Сергей Александрович. Друзья и родственники скорбят по невозвращенным долгам. Покойный завещал себя завялить и подать под пиво на поминках. Панихида и прощание с костями состоятся на месте смерти. Непьющих просим не беспокоиться.”

– Некролог – это всегда можно, – улыбнулся Житник. – Но есть у меня один вопросик к тебе, Серый. Почему ты нам... почему ты все это рассказал? И почему ты отказался? Ты ведь мог с ним лететь на вертушке и поиметь свою треть или даже больше. В зависимости от сообразительности? А в нашей компании тебе светит... – оббежал он нас глазами, – максимум двадцать процентов? А?

– Я, конечно, думал об этом, – ехидно улыбнулся Кивелиди. – Но я ведь умный. Я знал, что Черный трепанется Суворову, а Суворов – тебе. А тебя, дорогой, я никак не мог обидеть! А если серьезно... Во-первых, если бы я сказал Абдурахманову о Черном, Лейле и Феде, а не сказать бы я не мог, то появились бы варианты... В том числе и непредсказуемые варианты со смертельным исходом. А во-вторых, в горах лучше Черного сзади иметь, чем его. И теперь все предельно ясно: вперед и прямо, кто не успел, тот опоздал.

– Слышишь, Черный? – повернул ко мне чем-то недовольное лицо Житник. – Кивелиди хочет тебя иметь... Сзади хочет!

– Резвишься... – спокойно констатировал я и, пристально просмотрев Житнику в глаза, продолжил:

– А что ты так расстроился? Никто тебя не хочет? Или клянешь судьбу? Что Серегу столкнула с Абдурахмановым, а не тебя?

– А что тут такого? – недоуменно пожал плечами Юрка. – Нормальное явление. Сам себе не поможешь, никто тебе не поможет...

– Ладно, хватит лирики, – выпив стакан “Памира”, начал я подводить итоги.