Время от времени тело утопленника сносило течением немного вправо, однако его голова, достигнув крайней точки, возвращалась в исходное положение, видимо, из-за упругости опутавших ноги корней.

– Смотри: головой качает, – хмыкнул я. – Недоволен чем-то.

– Наверное, это тот парень с вертолета, Абдурахмановский кореш, – сказал он, вставая. – Который взлет их прикрывал... Смотри, рубашка дырявая на груди... Такие дырки от пуль бывают.

– Может, вытащим, закопаем по-христиански, а?

– И охота тебе? За руку потянешь – оторвется. Видишь, он в сплошную слизь, в кисель превратился... Не отмоешься потом. Пусть здесь живет. Похоже, ему нравится. Как в ванне нежится... Кайфует...

– Можно его в речку отбуксировать...

– Да ну его в задницу! А если тут их десяток таких? Хоронить будешь неделю... Забудь, и вообще пора идти.

– Пора, так пора. Рыбу из омута с собой возьмем или выбросим?

– Давай возьмем. Хоть похвастаемся...

Мы нанизали выловленную в омуте рыбу на кукан из ивовой ветки. Последнюю рыбину, Сергей вытащил из плавок: если хорошо клевало, он не тратил времени на иной тип складирования пойманного. Частенько из-под плавок он вытаскивал и еще кое-что: круто вьющийся волос нередко оказывался неплохой наживкой.

– Давай, Черный, не скажем никому об этом компоте. Все равно Юрку не свернешь, один пойдет, – положив мне руку на плечи, сказал Сергей на обратном пути. – Так что одно нам осталось – вперед и прямо. А рыбу-то жалко выбрасывать... Послушай, однажды в Каратегине у меня в отряде жратва кончилась – осталось полмешка сушеных заплесневелых буханок, галки в небе и сурки вокруг. Патронов не было, и стали мы сурков в петли ловить. А они, собаки, попрятались со страха... День назад еще табунами бегали, а тут ни одного сурчонка вокруг! Наконец, через два дня один удавился... Дохлый такой, шерсть клочьями и блохи, с муху размером, тучей из него прыгают. Стал я его разделывать – шкуру снял, брюхо, блин, распорол. А там – солитер, зеленый такой, длинный. Шевелится так недовольно... Меня чуть не вырвало. Ну, мужики и порешили выкинуть беднягу-сурка. И забросил я его подальше в траву. В полете внутренности вывалились – я их закопал поглубже. Два дня мы ходили вокруг тушки, а она провялилась на ветру, симпатичная такая стала, в общем, аппетитная почти. Собратья же бедняги вовсе исчезли, как ветром сдуло. Короче, к вечеру третьего дня, когда буханки кончились, переглянулись мы молча, потом порубили сурка на мелкие кусочки и зажарили в его же жиру до красноты. Ничего, вкусно было, хоть и не на хлопковом масле. Ты уже, наверное, понял к чему это я?

– Понял. Рыбу, пойманную в яме, зажарим до красноты и съедим, – улыбнулся я.

Встреча с утопленником и последующий экскурс в прошлое оживили Сергея. Чувствовалось, что он еще что-то хочет сказать.

– Ты тут недавно распинался о деньгах, – глядя в сторону, начал он на середине пути. – Тебе, мол, они не нужны. Хоть и трепался ты, но что-то в этом есть... Знаешь, как я ушел из Управления геологии на стройку, потом на тюльпаны, потом цитрусовые и прочее. Хотел сам прорваться, своими руками и головой – не вышло! В такой грязи извалялся... Бич я теперь – бывший интеллигентный человек...

И Люба... Знаешь, были такие моменты – убил бы ее! Она все понимала... Сел я в лужу, лопухнулся где-то по-крупному – она успокаивает: “Не расстраивайся, мелочи все это!” А мне ее слова – нож в сердце. Я ведь проиграл, победили меня, убили считай! И получается – плюнь, что убили тебя, это не страшно, ты же из таких. В общем озлобился я... А сейчас живу с женщиной – не баба, а сексстанок.