– Спортсмен ты. Прорывальщик. Но не знаешь, что в городе прорываются только через дерьмо. Оно всегда там, где люди. А здесь, на пленэре дерьма нет – только болота, лес дремучий или крутые скалы. А они, сам понимаешь, с фекалиями не сравнимы. Так что дерзай, прорывайся!

* * *

У машины нас ждал накрытый достархан. Лейла приготовила рис с зернами граната и он, белоснежный, зернышко к зернышку, аппетитно дымился на блюде. Рядом стояла чашка с извлеченными со дна казана кусками поджарки и эмалированная тарелка разогретой с луком тушенки.

Не мешкая, я соорудил из камней нечто подобное мангалу, нагреб туда углей из костра, сверху, на сложенную из зеленых веток решетку, бросил рыбу, споро распластанную Сергеем, и присоединился к обедающим. Через десять минут сказочный запах жареной рыбы распространился по всей поляне, и мы забыли и о рисе, и о тушенке.

После сочащейся соком форели и двух маринок, а также половины кружки спирта, жизнь показалась мне настолько прекрасной и удивительной, что я с подачи Сергея рассказал о причине повышенной упитанности рыбы, пойманной в омуте. Сиюминутное мироощущение у товарищей оказалось аналогичным моему, и к последней маринке-людоеду Федя и Юрка потянулись одновременно.

Выехали мы к вечеру. Солнце уже опустилось за горы, подул ветер, стало прохладно. Машина, рыча и чертыхаясь, мужественно преодолевала каменистую дорогу. Нас бросало из стороны в сторону, но скоро грунтовка стала ровнее, я задремал, и мысли мои унеслись в прошлое...

Вечером седьмого ноября наша вахтовка неслась по этой самой дороге в город.

В проходе между боковыми сидениями лежал труп дизелиста, погибшего на перевале. Он был завернут в одноместную палатку.

От тряски, особенно на крутых спусках, труп съезжал к передним торцевым сидениям и упирался головой в ноги Виталию Сосунову. Время от времени Виталий нехотя вставал, брался за плечи покойного и задвигал его в глубь салона...

В глубине салона сидел я. От тряски, особенно на крутых подъемах труп подъезжал ко мне.

4. Конструктор золотой лихорадки. – В яме. – Тамара, Тамара... – Благополучный провал.

– Смотри, братва! Хушонначинается! – разбудил меня возбужденный возглас Житника, заметившего впереди обычные для окраин кишлаков лоскутные поля изумрудно-зеленой люцерны.

– Ну, ну... Чувствую, мы здесь задержимся. Главное: не суетиться, – пробормотал я, пытаясь скрыть волнение. – Наверняка нас ждут. Вечером машину слышно за километр.

– Не боись, Евгений, прорвемся! – впервые за весь вечер прохрипел Фредди в ответ.

Въехав в кишлак, машина остановилась – путь ей преградил немудреный шлагбаум из ствола толстенного тополя, брошенного поперек дороги. Из темноты раздавались голоса; говорили по-таджикски.

Мы высыпали из машины и за валунами, лежавшими на обочине, увидели пятерых или шестерых таджиков в тюбетейках и разноцветных стеганых халатах. У троих были автоматы. Один из них, плотный, с обветренным застывшим лицом, приказал нас обыскать, а затем, ткнув поочередно указательным пальцем в Серегу, Юрку, меня и Фредди, коротко сказал:

– Пойдете со мной.

Переглянувшись, мы пошли вслед за ним к ближайшему кирпичному дому с новой шиферной крышей. Дом, хотя и был окружен осыпающимся глинобитным дувaлом, явно принадлежал далеко не бедному человеку.