– Удивительная страна! – согласился с его догадкой Лю Кенг. Как счастливо могли бы жить здесь люди, если бы не Шанг Цунг!

– Ничего, недолго ему осталось торжествовать, – угрожающе пообещал киноартист. – Сколько веревочке ни виться, а конец всегда наступает. Сколько бы зло ни ликовало, а расплата приходит...

Действительно, весна в этих местах хозяйничала напропалую. Сквозь мох и плесень пробивались ростки. Зеленели лиственницы. Повсюду росли душистые травы и кустарник. Вокруг больших, давно посаженных, а ныне неухоженных деревьев разрастался молодняк. Маслины, лавры и душистый тамариск полонили землю, клубились можжевельник, мирт и чабрец. Их ветви заслоняли поросшие плиты. Синими цветками цвел шалфей, красными – душица, бледно-зелеными – свежая невзрачница.

Провалы в каменистых скатах, которые друзья осторожно обходили, заросли заячьей капустой и камнеломкой. Полураскрытыми бутонами кивали лилии. Пышно-зеленой травой поросли берега прудов, в которых задерживались прохладные горные ручьи по пути в болота.

Друзья спустились вниз от дороги в зеленую чащу и с головой окунулись в запах душистых трав и кустарников. Быстрая речушка, вдоль которой они шли, привела в неглубокую лощину. Там был обветшалый каменный водоем. Его мшистые края заросли шиповником, кругом рядами выстроились ирисы. На темной, зыбкой поверхности колыхались кувшинки. Чистая вода изливалась по желобу.

Друзья умылись и напились свежей воды. Но стоило им отойти от пруда, как они сразу же наткнулись на следы разыгравшейся здесь давно кровавой сечи. Лю Кенг чуть не провалился в изгарную яму, в кучу обожженных, изрубленных костей и черепов. Яма уже заросла шиповником и вереском. Зелень затянула следы побоища.

– Идем отсюда поскорее, – сказал Джонни Кейдж. – Меня с души воротит от всех этих прелестей...

Они продолжали путь вдоль течения ручья, что точился из водоема. К полудню этот ручеек стал уже бурным потоком. Его каменистое русло пролегало по дну узкого ущелья, заросшего самшитом и остролистом. Приречные низины на востоке были подернуты золотистой дымкой.

Спустившись в низину, друзья попали в густой лес. Джону Кейджу, выросшему в городе, не оставалось ничего другого, как целиком положиться на чутье Лю Кенга, который по одним лишь ему известным приметам определял звериную тропу, которая вела через эти заросли на другую сторону леса. Изредка они выходили на поляны.

Среди полян угрюмо и важно стояли, раскинув ветви, огромные дубы. Между ними высились дряхлые лишаистые ясени. Могучие дубы пустили буро-зеленую поросль, в траве на прогалинах пестрели белые цветочки ветреницы. Из заплесневелых россыпей листвы лесных гиацинтов пробивались глянцевитые молодые ростки. Друзья не встретили ни одного зверя и не у слышали пения птиц.

– Странный лес, – сказал Джонни. – Такое ощущение, что вся живность отсюда удрала.

– Это объясняется близостью к Черной Башне, – пояснил Лю Кенг. – До нее осталось идти всего "несколько часов. Шанг Цунг и его подручные в этих местах боятся даже зверя.

Он остановился под старым шишковатым дубом, змеистые корни которого торчали над сыпучим обрывом. Перед друзьями расстилалась тусклая глубокая долина, на дальней стороне которой в дымчатом полумраке густел и тянулся на юг серо-голубой лес.

– Мне кажется, что по прямой к Башне нам не пройти, – сказал Лю Кенг. – Та низина должна быть сильно заболочена. Придется обойти ее с юга.

– Сколько времени займет обход? – спросил Джонни Кейдж, вытирая вспотевший лоб.

– Часа полтора. Но лучше потратить полтора часа на обход, чем завязнуть в болоте на полтора суток.

Джонни не возражал.

По дну долины бежал поток. Его ледяной голос нарушал глухое безмолвие. Подле него беловатой лентой вилась тропа, теряясь в серой мгле.