Позднее они, распевая и пошатываясь, побрели в свои номера. Он так и не вспомнил потом, что именно пели. Воздух превратился в медовый сироп – казалось, сквозь него нужно плыть – и он остро сознавал, что Монтойя прильнула к его руке. Сознавал ее огонь и огонь, пожиравший его самого, вероятно, распаленный жаром текилы у него в животе.
Возле номеров последовали "доброй ночи" и шутки – все заплетающимися языками – и потом внезапно он оказался один с Монтойя, очень близко от ее опаловых глаз. Она улыбалась так же озорно, как в самую первую их встречу.
– Так, – сказала она тихо. – Почему бы не попросить меня поцеловать тебя снова?
– Я… потому что я… – он наморщил лоб. – Я не понимаю вопроса.
– Ты сообразительный парень, Альфред Бестер, но в некоторых отношениях ты туп, как пробка.
– Слушай, при чем тут сообразительность, – попытался возразить он, хотя вышло "сообразисссть", – потому что мы пьяны, – он вдруг воззрился на нее. – Мы пьяные, да?
– Эй, никогда раньше не напивался?
– Ну… нет. Корпус не…
– Тсс, – и затем она поцеловала его. Это было не так, как в первый раз; это был взрыв. Это было, как будто все мировые константы враз изменились на порядок или два. Из астрофизики он знал, что это означает: все звезды разлетелись, поскольку ядерные реакции стали невозможны, целые галактики рушились…
Конечно, ему было наплевать. Он ощущал ее губы, вкус текилы и соли, и он чувствовал ее ощущение его губ. Он поднял руку, прижав прохладный шелк ее волос, и ответил на поцелуй. Он был, наверное, переполнен желанием и к тому же ни один из них не контролировал своего тела. Они потеряли равновесие и бухнулись о дверь, свалившись прямо на тротуаре. Монтойя рассмеялась и поцеловала его еще. В этом больше не было ничего даже отдаленно похожего на игру. Он видел ее, видел себя через нее, и в это мгновение он хотел по-настоящему узнать ее, все о ней, превратить вчерашнюю иллюзию в пророчество. Он хотел выучить размер ее обуви. Клички ее домашних зверюшек. Ее надежды и мечты.
Как расстегнуть ее лифчик…
Она смеялась, отпирая дверь, но не одурачила его. Она нервничала, как и он – она лишь была смелее, смелой и неистовой и прекрасной, каким он никогда не мог бы быть. Но он хотел этого, удержать это, низвергнуться в ее жар.
– Ветч… Нхан…
– В другом номере, Альфи, – прошептала она. – В другом номере.
Затем она провела теплыми лепестками губ по его шее, и он перестал беспокоиться об этом. О чем бы то ни было.
Глава 12
– Эй, чемп! – сказала Элизабет Монтойя, поднимая глаза от книг, как раз когда он вышел из-за деревьев. Она вскочила с места прямо в его объятия, но когда подалась к нему лицом, чтобы поцеловать, между ними оказались ее волосы. Она рассмеялась и оттолкнула их прочь, и ее лицо материализовалось. Он перехватил инициативу и поцеловал ее.
Год. Год прошел, а она не осознала своей ошибки, не позволила ему найти ей кого-то поприятнее, повыше, получше.
Он ожидал этого. С первой минуты, когда они сошлись в мотеле в Туулу, он ожидал, что она испарится, как всякое счастье в его жизни. Он смотрел на ее красоту на рассвете и горевал о проходящем времени и о боли, которую принесет ему ее окончательное пробуждение. Вместо этого, когда ее глаза открылись, она состроила гримасу на него, нависшего над нею, но все же поцеловала его. Они вместе позавтракали, и временами она употребляла местоимение "мы". Всякие вопросы каким-то образом были заданы и получили ответы ночью.
Год тайных встреч, украденного времени. Всякий раз, когда он видел ее, он боялся, что это последний. |