Ответом ему было бесконечное пламя — огненный вал, тянущийся до самых границ сознания.

— Значит, это мое испытание? — вдруг разозлившись, крикнул он теням, как если б там, в задымленном полумраке, стоял сам Вулкан. — Сомневаться, когда другие верят? В этом моя роль?

Никто не отозвался, и Вар’кир закрыл глаза, пока близкое пламя не иссушило их.

— Я не хочу быть слепцом, — тихо проговорил он, растративший весь гнев и полностью опустошенный.

В отчаянии он не заметил, что больше не один. Из теней за ним наблюдал воин в серых доспехах, ставших идеальным камуфляжем.

Не сводя с Вар’кира глаз, Каспиан Хехт медленно вытащил из ножен короткую спату.

Рек’ор Ксафен жалел, что не погиб на Истваане V. Когда предательство раскрылось и к ним полетели бомбы, он оказался заперт в Ургалльской низине вместе с остальными своими братьями.

Восемнадцать боевых рот — почти тысячу эфонионских пирокластов — окружили и расстреляли, они не успели даже открыть ответный огонь. После первого разрушительного залпа от боевого порядка почти ничего не осталось. Ксафен сражался рядом с немногочисленными выжившими из рот других царств Ноктюрна и остатками Гвардии Ворона, которых смяли и вдавили в распадающийся строй наступавших Саламандр.

Он сумел добраться до Ургалльского предгорья, но там уже ждали Гвардейцы Смерти, безжалостно вымуштрованные своими тяжелобронированными командирами отделений и непоколебимые, как Стена Мучеников.

Ему доводилось раньше видеть, как сражается Четырнадцатый. Они были несгибаемыми. Легче было принудить к отступлению тяжелые бронетанковые батальоны Имперской армии. Эфонионские пирокласты оказались в тисках из рельефа, колючей проволоки и плотных рядов Гвардии Смерти.

Саламандры не знали равных в асимметричной тактике, но там, на черном, пропитанном кровью песке, враг имел непреодолимое огненное и позиционное преимущество, и не существовало такой стратегии, такой хитрости, которая могла переломить ситуацию.

Только выживи или умри. Убей или умри. Умри.

Умри.

Умри.

Ксафен оказался под грудой тел. Он кричал от ненависти к предателям, которых считал товарищами, и горя за жестоко убитых братьев. Враги втоптали в землю честь, узы братства, все, ради чего когда-то сражались Легионес Астартес.

В огнемете давно закончилось топливо, и он перешел на боевой нож с бритвенно-острым пилообразным лезвием. Он атаковал так, что барбарская кровь окрасила его броню модели «Марк III», залила вокс-решетку и склеила мягкие сочленения в подмышках и на поножах.

Что-то вспыхнуло, чей-то темный клинок отразил свет медленно чернеющего солнца. Боль обожгла кожу под левым ухом, прошла поперек носа, едва не задев глаз, и завершила путь у правого виска.

Шлем раскололся надвое, а чешуйчатая маска развалилась на куски от яростного удара кукри, который держал офицер в черной от крови руке. Гвардеец Смерти опять поднял оружие для удара, и несколько капель этой еще теплой крови упало Ксафену на щеку.

В шею Гвардейца угодил болтерный снаряд, разломав латный воротник и вырвав большую часть горла. Воин умер, захлебываясь собственной кровью. Ксафен прикончил его, вогнав нож в сердце обеими руками.

Царил хаос, сложенный, как мозаика, из боли и предсмертных мук.

Человечество раньше не знало ничего, что могло сравниться с войной в исполнении легионов. Она разрушала города до основания, заполняла небеса огнем, испаряла океаны и стирала в пыль целые цивилизации. Она уничтожала миры. Но война легионов против легионов была хуже на порядки.

Танки сгорали целыми батальонами, сваленные в кучи, как туши животных. «Контемпторы» ползли на животе, лишившись ног и истекая дымом из обрубков. Гвардеец Ворона попытался взлететь, но был сбит с еще работающим реактивным ранцем, и шестеро легионеров закололи его.