Мы оба вскочили. Человек я не суеверный, никогда не склонен был верить в сверхъестественное, но должен признаться, что я просто остолбенел, как любой средневековый крестьянин на моем месте. В двухстах ярдах от нас на фоне еще светлого, но быстро тускнеющего неба выделялась непомерно большая фигура в монашеском облачении с капюшоном, она огромными шагами двигалась по направлению к нам. Справа от дальнего конца леса мелькнули несколько маленьких фигурок — до сих пор их скрывал небольшой бугорок; крича, как скворчата, они покатились вниз с холма, улепетывая от привидения.
При виде гротескно высокой, размашисто шагающей фигуры в моей памяти воскрес самый кошмарный образ моего детства — Человек-Ножницы. Но у меня было очень мало времени для наблюдения за исполинским монахом: один из мальчуганов, которых тот преследовал, далеко отстал от других, он все еще был где-то возле опушки леса — и вдруг с ужасающим криком исчез. Его приятели — среди них я уже узнал младшего Гейтса, сына бейлифа,— опрометью мчались в нашу сторону. Дженни побежала наперерез их преследователю в монашеском одеянии, и я, не раздумывая, побежал за ней. Когда младший Гейтс упал на землю у ног Дженни, всхлипывая и закрывая лицо руками, монах-исполин резко остановился, повернулся и странной страусиной походкой быстро зашагал к лесу; вскоре он скрылся среди деревьев.
Понадобилось несколько минут, чтобы успокоить ребят. Младший Гейтс пришел в себя первый и даже набрался смелости проводить меня к тому месту, где исчез один из его приятелей. Подойдя ближе, я разглядел старый карьер с поросшими буйной растительностью краями; там, где в панике пробежал мальчик, болтались два конца порванной ржавой проволоки. Его скорчившееся тельце лежало у подножья большой глыбы известняка, смутно различимой во тьме.
Я подозвал Дженни. Остальных ребятишек мы послали в деревню за подмогой. Затем все втроем осторожно спустились по более отлогому краю карьера. Мальчик лежал в беспамятстве, он сильно расшибся при падении, но был жив; по его вискам струилась кровь, а одна рука, похоже, была сломана в запястье. Дженни перевязала ему голову моим платком, мы уложили его поудобнее, затем, оставив для присмотра за ним жену и младшего Гейтса, я выбрался из карьера.
Шагах в тридцати выше по склону я отыскал место, где, по моим предположениям, монах в капюшоне вошел в лес: здесь начиналась протоптанная тропка, которая уводила в густую чащобу. В кармане макинтоша у меня лежал электрический фонарик. На поле, покрытом прочной ссохшейся коркой, я не нашел никаких следов, но в самом лесу, где земля была помягче, при свете фонарика, нагнувшись, разглядел слабый круглый отпечаток, по всей вероятности, оставленный ходулей. Конечно же, ходулей. Если этот монах не одно из привидений, якобы водящихся в лесу, нельзя найти иное объяснение его росту и походке.
Даже в этот благодатный вечер в лесу было прохладно. Запах гниющих деревьев смешивался со сладостным тленным запахом кустов бузины. Стояла мертвая, почти угрожающая тишина, какая бывает в древних заброшенных руинах. У того, кто устроил этот непристойный маскарад, вполне хватало времени спрятать рясу и ходули где-нибудь в глубине леса и выйти с другой стороны, прежде чем мы доберемся до карьера. Впрочем, он мог все еще прятаться в темной путанице деревьев, и у меня не было ни малейшего желания сталкиваться с человеком явно безумным.
Я прошел вдоль опушки, по самой вершине холма. Фигура, должно быть, появилась из южной части леса и направилась на запад; там-то на гребне мы ее и увидели. Я наткнулся еще на одну тропу: эта уходила на север; обе тропинки, по-видимому, пересекали весь лес, скрещиваясь где-то в центре; проложили их, очевидно, еще монахи, которые служили в часовне. И здесь тоже, на мшистой кочке, я различил след от ходули.
На обратном пути к карьеру я сосредоточенно размышлял, пытаясь найти ключ к главной тайне: кто этот «монах» и почему он преследовал шайку младшего Гейтса. |