— Конечно, осталось! — радостно отозвалась мисс Климпсон. — Мой дорогой отец, бывало, говаривал, что никто не умеет получить из одного чайника столько заварки, сколько могу я! Секрет в том, чтобы доливать кипяток, пока пьешь, и никогда не осушать чайник до конца.

— Наследство, — размышлял вслух лорд Питер. — Было ли ему что оставить? Полагаю, не слишком много. Мне надо бы подскочить к его издателю и поговорить с ним. Или, может быть, он недавно что-нибудь получил. Это должны знать его отец или кузен. Его отец — священник. Вид у него довольно потрепанный. Однако никогда нельзя знать наверняка. Кто-нибудь мог завещать Бойсу состояние за его красивые глаза или в знак восхищения его книгами. Если так, то кому Бойс это оставил? Запишем: «Составлял ли он завещание?» Но, конечно же, защита уже должна была подумать о таких вещах. Я снова начинаю падать духом.

— Скушайте сэндвич, — посоветовала мисс Климпсон.

— Спасибо, — ответил Вимси, — «или немного сена». Очень полезно, если падаешь духом, как справедливо заметил Белый Король Алисе. Ну, на этом вопрос о деньгах более или менее исчерпан. Остается шантаж.

Мисс Климпсон, чья профессиональная деятельность в «Курятнике» достаточно просветила ее по части шантажа, со вздохом согласилась.

— Кто был этот самый Бойс? — риторически вопросил Вимси. — Мне ничего о нем не известно. Он мог быть самым отпетым негодяем. Он мог знать обо всех своих друзьях самые ужасные вещи. Почему бы и нет? Или он мог писать книгу, которая кого-то разоблачала бы, так что ему надо было помешать любой ценой. Черт подери, его кузен — юрист. А что, если он присваивал себе деньги из какого-нибудь фонда, а Бойс пригрозил вывести его на чистую воду? Он жил у Эркерта и имел прекрасную возможность узнать нечто подобное. Эркерт подбрасывает немного мышьяка ему в суп, и… О, вот и вопрос! Он кладет мышьяк в суп, и ест его сам. Это неловко. Боюсь, что показания Ханны Вэстлок это отметают. Надо вернуться к таинственному незнакомцу в пабе.

Он на минуту задумался, а потом сказал:

— И, конечно, остается самоубийство, к которому лично я все больше склоняюсь. Ужасно глупо, конечно, кончать с собой при помощи мышьяка, но бывало и такое. Был, например, герцог де Прасли… если, конечно, это действительно было самоубийством. Только где же тогда пузырек?

— Пузырек?

— Ну, он же должен был в чем-то его носить. Это могла быть и бумажка, если он принял его в виде порошка, хотя это менее удобно. Кто-нибудь искал бумажку или пузырек?

— А где их надо было искать? — спросила мисс Климпсон.

— Вот в чем загвоздка. Если их не было у него в карманах, то они могли остаться где угодно в районе Даути-стрит, так что искать придется пузырек или бумажку, которые были выброшены полгода назад. Как я ненавижу самоубийства! Их так трудно раскручивать. Ну, робкому сердцем не получить и клочка бумаги. Послушайте, мисс Климпсон. У нас около месяца, чтобы в этом разобраться. Осенняя сессия заканчивается двадцать первого, а сегодня пятнадцатое. До ее конца дело никак не успеют представить, а следующая сессия начнется 12 января. Скорее всего, дело будет слушаться в самом ее начале — если мы не сможем представить веских доводов в пользу отсрочки.