— А почему ее так сильно ненавидит герцогиня? — с испытующим видом задал детектив следующий вопрос.

Он сам не мог вообразить себе такую непреодолимую страстную ненависть, которая затмила бы даже собственные последствия для страны. Была ли такая ненависть прирожденным качеством герцогини или же ее возбуждало нечто в натуре самой Гизелы? Она зажгла пламенное чувство любви у Фридриха и столь же пламенную ненависть Ульрики. Так же, как, очевидно, и в этой необыкновенной на вид женщине, сидящей перед ним в своей причудливо-странной комнате с пламенеющей шалью и незажженными свечами.

— Не знаю. — В голосе фон Рюстов прозвучало легкое удивление, а взгляд ее устремился куда-то вдаль, словно видел зримое только ей. — Меня это тоже часто удивляло, но я никогда не слышала объяснений, почему она ее так ненавидит.

— А есть у вас какие-нибудь соображения насчет яда, который, как вы полагаете, использовала Гизела?

— Нет. Но Фридрих умер внезапно. Он стал бредить, начался озноб, и принц впал в кому — так рассказывала Гизела. Слуги, которые были при больном, это подтвердили. И, конечно, врач тоже.

— Ну, это могло быть от десятка причин, — сказал Монк мрачно. — От множества ушибов. Могло начаться внутреннее кровотечение.

— Естественно! — ответила Зора с некоторой язвительностью. — А вы чего ожидали — явных симптомов отравления? Гизела — эгоистичная, жадная, тщеславная и жестокая женщина, но она не дура.

Лицо графини выражало теперь непримиримую ярость и ужасающее чувство утраты, словно нечто драгоценное выскользнуло из пальцев у нее на глазах и она отчаянно силилась вернуть утраченное. Черты лица, которые показались сыщику очень красивыми, когда он только увидел ее, теперь стали слишком тяжелыми, взгляд — чересчур проницательным, а рот исказила гримаса боли.

Уильям встал.

— Благодарю за откровенные ответы, графиня фон Рюстов. Сейчас я отправлюсь к мистеру Рэтбоуну, чтобы обсудить, какие следующие шаги мы должны предпринять.

И только выйдя на улицу и снова увидев солнечный свет, сыщик вспомнил, что на этот раз, говоря о Рэтбоуне, забыл прибавить к его имени титул.

— Не могу понять, почему вы взялись за это дело, — резко сказал он Оливеру, давая ему отчет о своем визите час спустя.

Все клерки уже ушли домой, и вечерний свет позолотил стекла окон. Движение снаружи на улице было таким же шумным, колеса экипажей едва не задевали друг друга, кучера неторопливо покрикивали, а лошади нервничали и выбивались из сил, и в воздухе остро пахло навозом.

Рэтбоун тоже едва сдерживался, хорошо осознавая, что он, возможно, ошибается в выборе.

— Вы хотите дать мне понять, что расследование данного дела выше ваших возможностей? — холодно осведомился он.

— Если б я так думал, то так и сказал бы, — ответил Монк, усаживаясь без приглашения. — Разве я хоть раз на вашей памяти говорил экивоками?

— Вы хотите сказать «говорили тактично»? — вскинул брови адвокат. — Никогда. Ладно, извините. Я задал необязательный вопрос. Вы будете расследовать ее заявление?

Сыщик не ожидал вопроса «в лоб» и несколько утратил самоуверенность.

— Каким образом? Вряд ли я смогу допросить принца Уэльского, — отозвался он.

Рэтбоун, казалось, удивился.

— А какое отношение ко всему этому имеет принц Уэльский?

— В день, когда произошел несчастный случай, все тамошнее общество ожидало его к ланчу. Графиня, что же, вас в это не посвятила? — съязвил Уильям.

— Нет. — Оливер неприязненно посмотрел на него.