Однако отныне мы враги.

Мария.

Ниже я написала обряд на комариного царя и положила записку на столик около кровати. И спокойно поехала домой. Книга как ни в чем не бывало лежала в моем рюкзачке, наполняя меня тихой радостью. В заговоре я и правда ни слова не поменяла. Просто забыла написать, что следует двадцатую часть всей прибыли отдать на благотворительность, иначе отнимется десять лет жизни. Ну что ж, мне уже двадцать восемь лет, и неудивительно, что склероз дает о себе знать. К тому же Оксане всего тридцать семь, и я с высоты своих лет не понимала особой разницы между тридцатью и сорока семью. Уже сейчас у нее были глубокие морщины, лишний вес, общая неухоженность — она должна быть мне благодарна, любители сорокасемилетних женщин на это смотрят гораздо снисходительней.

Во дворе моего дома почему — то стояла толпа. Я вышла и спокойно пошла к подъезду.

— Вон она, вон, — визгливо завопил чей — то голос. — Иродка, послал Бог внучку на старости лет.

Я непроизвольно обернулась. Тетя Грапа, босая, в грязном кургузом платьице и с растрепанными седыми волосами стояла и простирала руку в мою сторону.

— Вот, посмотрите, люди добрые! — вопила она. — Сама на машинах раскатывает, а мне корочку хлеба жалеет, босой хожу!

Я в ужасе оглядела собравшихся. Соседка снизу, Августа Никифоровна, аристократичная бабулька. Молодая женщина с младенцем, тоже из нашего подъезда, иногда здороваемся. Да и остальные — человек пять — семь, все из нашего дома, все тут живем уж не первый год. В бурный восторг при виде друг друга не впадаем, однако понятно, что раз здесь живем — значит достойны уважения к достигнутому в жизни. И все они смотрели на меня со странным выражением брезгливости и недоумения — мол, как так можно поступать. Представляю, что теперь обо мне говорить будут.

— Тетя Грапа, домой пошлите, там разберемся, — ледяным голосом сказала я. Мне главное Маруське отрапортоваться, что ее сумасшедшая бабулька тут, в целости и сохранности, и пусть она ее забирает к черту.

— Вы откуда в таком виде? — ахнула наконец Августа Никифоровна, разглядев меня. Я осмотрела себя — черт возьми, я вся была вымазана в крови, руки вообще покрывала корка засохшей крови.

— Не ваше дело, — спокойно ответила я. — Тетя Грапа, вы идете или нет?

— Да, чтобы ты опять меня в ментовку сдала, за то что я покушать попросила? — завопила бабулька. — Я всю ночь провела с бомжами, это, знаете ли, ужасно, — поведала она собравшимся.

— Тетя Грапа!

— А еще она меня бьет, — тихо и жалостливо заплакала она, — и совсем не кормит. Может, у вас найдется хоть немного хлебушка, я так есть хочу?

И тут чаша моего терпения переполнилась. Я развернулась и пошла в подъезд. К черту!!! Так меня перед людьми позорить! Шагая по ступеням, я набрала Маруськин сотовый и не здороваясь сказала:

— Езжай сюда, твоя бабулька во дворе блажит, позорит меня на чем свет стоит.

— Ага, — удовлетворенно ответила она, — теперь поняла чего я к тебе сбежала?

— Поняла, только если она со двора убежит куда — я не виновата, — буркнула я.

— Так ты ее в дом — то заведи, — всполошилась та.

— Только что она сообщила всем что я, ее внучка, ее не кормлю, бью, и вчера сдала в ментовку, — методично перечислила я.

— Так ты ее и правда сдала, — укоризненно заметила Маруська.