— С чего вы взяли, будто массачусетская жизнь будет менее однообразной? Судя по новостям, события там повторяются с малоприятной регулярностью: то индейцы нападут, то этот фанатик Мадер разразится очередной речью.

— Там я смогу заниматься работой совершенно нового рода.

— О чём вы неустанно твердите Королевскому обществу — всем двадцати его членам.

— Правильное число ближе к ста, но я вас понял. Нас и впрямь всё меньше. Виною тому страсть к новизне. Я попытаюсь это исправить.

— Кстати о новизне: когда увидите французскую военно-морскую базу в Дюнкерке…

— Вы уже второй раз говорите так, будто я собираюсь во Францию. Вы сбрендили? Откуда у вас такие фантазии?

— Сбрендил я или нет, но разве не я единственный попечитель Института технологических наук Колонии Массачусетского залива?

— Сэр, я понятия не имел, что такое учреждение учреждено. Однако если бы знал, то заподозрил бы вас в первую очередь.

— Это значит «да»?

— Да.

— Следует ли отсюда, что я могу давать единственному служащему какие-то указания касательно его действий?

— Служащие получают жалованье. Деньгами. Которых нет.

— Вы поистине невыносимы. Как вы провели последние две недели?

— Вы отлично знаете, что я был в Кембридже, помогал Исааку освобождать комнаты.

Роджер притворно изумился.

— Речь, часом, не об Исааке Ньютоне? Учёном? С какой стати ему вздумалось покинуть Кембридж?

— Он едет сюда, чтобы возглавить Монетный двор, — отвечал Даниель. (Событие готовилось больше трёх лет — дело тормозили политические неурядицы и нервное расстройство Исаака.)

— Говорят — умнейший человек из всех, когда-либо ступавших по земле.

— Он бы отдал первенство Соломону, но я с вами согласен.

— О Боже! Полагаете, он станет чеканить какие-то там монетки?

— Если политики не будут ему мешать.

— Даниель, вы меня обижаете. По сути, вы сейчас сказали, что альянс политически некомпетентен. Позвольте напомнить, что перечеканка одобрена обеими палатами. Так что этот мусор осталось терпеть недолго. — Канцлер казначейства вытащил из башмака пачку ассигнаций Английского банка, вложенную туда для тепла, и помахал ею в воздухе. Потом, оскорблённый самым её видом, бросил деньги через плечо в Темзу. Ни он, ни лодочник не обернулись.

— Глупое расточительство, — заметил Даниель. — Куда разумней было бы сжечь их в камине, чтобы согреться.

— Казначейские бирки горят жарче, хозяин, — вставил лодочник, — да и отдают их за шестьдесят процентов.

— Исаак приступит к работе в начале мая, — сказал Роджер. — Сейчас февраль. Чем бы нам покамест себя занять? Вы ведь намерены продолжить труды Коменского — Уилкинса — Лейбница по созданию пансофистской арифметической машины, она же логическое устройство, она же вычислительный автомат, она же алгебра умозаключений, она же хранилище всех знаний?

— Надо будет придумать более удачное название, — отозвался Даниель, — но вы отлично знаете, что ответ «да».

— Тогда прежде вам следовало бы поболтать с Лейбницем. Вы не согласны?

— Согласен, разумеется, — проговорил Даниель, — но даже будь в этой стране деньги, мне они не достанутся, так что я о такой поездке и не помышляю.

— Я нашёл в чулке несколько дореформенных луидоров и рад буду вам их передать в ожидании той поры, когда Исаак раскочегарит Монетный двор.

— И что, скажите на милость, мне делать с французскими деньгами?

— Купить на них что-нибудь, — отвечал Роджер.