— Какая удача для Вильгельма, — сухо заметила София. — Как раз когда ему надобен новый дворец, монархолюбивая партия получила возможность запустить руки в казну.

— Которая сейчас совершенно пуста. Впрочем, не переживайте за него, затруднение разрешается, за это взялись умные люди.

— Сейчас беседа станет невыносимо скучной, — задумчиво проговорила София. — Вы будете рассказывать про налоги и сборы, летучая мышь заснёт рядом с какой-нибудь наядой и проснётся аккурат посреди обеда.

— Если верно то, что рассказывают о царе, его не смутит летучая мышь. Да будь здесь волки и медведи, он бы бровью не повёл.

— Я не стремлюсь, чтобы Пётр почувствовал себя как дома, — ледяным тоном отвечала София. — Я хочу показать, что где-то на полпути от Берлина сюда он въехал в цивилизованный мир. А одно из благ цивилизации — философы, способные вести занимательный разговор.

— Так, значит, мы покончили со сплетнями, и…

— …и перешли к новостям наук, естественных или неестественных, как больше угодно. Выкладывайте всю подноготную, доктор Лейбниц! Что молчите? Не стойте с открытым ртом: летучая мышь залетит!

— Английские учёные погружены в дела практические: монетные дворы, банки, соборы, ренты. Французские если не совсем под пятой, то, во всяком случае, в тени Инквизиции. В Испании не происходит ничего достойного внимания с тех пор, как оттуда изгнали евреев и мавров, то есть последние двести лет. Так что, спрашивая про науку, ваша княжеская светлость — не сочтите за похвальбу — спрашивает обо мне.

— Позволено мне осведомиться о моём друге?

— Разумеется, я просто… ну… не важно. Я состою в переписке с братьями Бернулли. Ничего особенно важного. Как известно вашей княжеской светлости, меня всегда занимали символы и знаки. Анализ бесконечно малых породил новые понятия, для которых понадобились новые символы. Дифференцирование я обозначаю маленькой d, интегрирование — вытянутой S. Бернулли пользуются теми же символами. Однако есть ещё один швейцарский математик, которого в своё время считали подающим надежды молодым учёным, — Николя Фатио де Дюийер.

— Тот, что спас Вильгельма Оранского от покушения? — София упёрла рапиру в стол и принялась задумчиво её раскачивать.

— Он самый. Он тоже переписывается с Бернулли.

— Вы сказали явно с намёком, что его считали подающим надежды.

— Его работы последних лет смехотворны. Такое впечатление, что он повредился рассудком.

— Прежде вы говорили, что рассудком повредился Ньютон.

— К Ньютону я сейчас перейду. Он — то есть Фатио — вёл с Бернулли вялотекущий эпистолярный спор. Они ему — письмо с маленькими d и вытянутыми S, он им — ответ, в котором для производных точка, для первообразных — какие-то несуразные прямоугольники. Эти символы использует Ньютон. Так они грызлись несколько лет, а недавно всё взорвалось! Фатио напечатал статью, в которой весьма нелестно отозвался о вашем покорном слуге и приписал создание анализа бесконечно малых Ньютону. Тогда Бернулли состряпали задачу и начали рассылать её европейским математикам, проверяя, кто сумеет её решить. Никто не справился…

— Даже вы?!

— Конечно, я бы её решил, это обычная задача на интегрирование. Она имела одну цель: отделить мужей — тех, кто понимает исчисление бесконечно малых, — от мальчиков. Бернулли отправили треклятую задачку Ньютону, и он справился с ней за несколько часов.

— Так он не безумен?

— Даже если он совершенно спятил, ваша княжеская светлость, важно иное — в том, что касается математики, ему по-прежнему нет равных.