«Минерва» тем временем прошла полторы тысячи миль до Марианских островов, обогнав, по дороге манильский галеон.

Теперь шли вдоль них на север. Галеона ни разу не видели. Это было только на руку участникам сговора — включая всех офицеров галеона. Иезуиты и солдаты-испанцы на островах видели галеон и «Минерву», но ни разу — оба корабля вместе.

Первые два дня после того, как Марианские острова остались за кормой, плохая видимость не позволяла определять широту или высматривать паруса галеона. Наконец выглянуло солнце. Марсели галеона увидели далеко на востоке пятнадцатого сентября, почти тогда же, когда пересекли тропик Рака. Ещё до того, как последний из огнедышащих Марианских островов исчез за горизонтом на юге. «Минерва» вышла на глубокую воду — то есть лот, даже при вытравленном до конца лотлине, болтался в милях от дна буквально непомерного океана. После того, как вперёдсмотрящие несколько дней кряду не видели земли, якоря втащили на борт и спрятали в трюм.

Пересекли тридцатую параллель, то есть достигли широты южной оконечности Японии. Тем не менее, продолжали идти на север. Галеон часто надолго исчезал из вида, но «Минерве» и не было надобности постоянно следовать в его кильватере. Важно было выполнить лишь два условия. Во-первых, отыскать ведомую лишь испанцам волшебную широту, вдоль которой можно безопасно добраться до Калифорнии. Во-вторых, прибыть в Акапулько почти одновременно с галеоном, чтобы испанские офицеры помогли им договориться с местными властями. «Минерва» с её узким корпусом не могла нести столько провианта, сколько галеон, зато была куда более ходкой. Предполагалось, что она поспешит к Калифорнии, а там команда будет дожидаться испанцев, перебиваясь местной водой и дичью.

Однако нельзя было сворачивать к востоку, не достигнув некой определённой широты, поэтому ван Крюйк каждое утро ставил на фок-марс матросов, чтобы те высматривали на горизонте манильский галеон. Заметив его, брали курс на сближение и смотрели, как у испанцев развёрнуты паруса. Дул ровный зюйд-ост; всякий раз, как с «Минервы» видели галеон, он шёл в бакштаг, то есть ветер дул ему с кормы и немного с борта, в данном случае — правого. Другими словами, капитан галеона по-прежнему стремился достичь более высоких широт, словно не зная или не заботясь, что ему предстоит проделать ещё пять тысяч миль на восток, а каждый дополнительный градус северной широты означает лишний путь вдоль побережья Америки (Манила и Акапулько лежат примерно на одной параллели).

На тридцати двух градусах северной широты штилевали несколько дней, прежде чем смогли двинуться дальше. На тридцати шести градусах налетел штормовой ост. Ван Крюйк уже с тревогой думал, что будет, если их выбросит на берег Японии. (Они находились на широте Эдо — по уверениям Габриеля Гото, самого большого города в мире, — и не могли надеяться, что потерпевший крушение корабль останется незамеченным.) Однако ост сменился зюйд-вестом. Пришлось ставить штормовые паруса и мчать на фордевинд. Пугал не столько ветер, сколько волны, громоздившиеся, как горы.

Случается, что при резкой смене ветра или по оплошности рулевого, а то и по обеим причинам сразу, резкий порыв ударяет корабль в лоб, прижимая паруса к стеньгам. Матросы падают с вантов, судно теряет управление и дрейфует, как оглушенная рыба, пока его вновь не заставят слушаться руля. Моряки говорят, что его «облобачило»; такое бывает и с кораблём, и с человеком. Джек никогда не видел ван Крюка облобаченным, пока голландец не вышел из каюты и не увидел катящий на них вал. Одного пенного гребня хватило бы, чтобы накрыть «Минерву» с мачтами.

Единственный способ уцелеть на такой воде — управлять рулём и штормовыми парусами, чтобы волны никогда не ударяли корабль в борт. В следующие сорок восемь часов все на «Минерве» только об этом и думали.