К тому времени, как Джек выбрался наверх, мираж исчез, но ван Крюйк сказал, что для миражей это дело обычное и надо терпеливо ждать. Терпеливо ожидая на салинге, Джек смотрел, как матросы устраиваются на вантах, кашляя, отплевываясь и почёсываясь, словно зрители в театре. Сравнение было не таким уж притянутым. С точки зрения принцессы в гостиной «Минерва» исчезла под картушем с наядами. С точки зрения «Минервы», напротив, исчез мир, как исчезают актёры между действиями. Они уходят за кулисы вместе с париками, костюмами, мечами и бутафорией; некоторое время ничего не происходит; публика ёрзает, переговаривается, пускает ветры, щёлкает орехи, отхаркивает мокроту; в театрах поприличнее начинается пьеса-в-пьесе, интермедия.
— Смотрите! — крикнул кто-то по-испански, и Джек поднял глаза.
Корабль-призрак был от них не дальше чем на пушечный выстрел. Порою он казался вполне чётким и материальным, потом вдруг делился на два симметричных корабля, обычный и перевёрнутый, или начинал зыбиться и скакать, словно капелька воды между двумя стёклами, если верхнее придавить пальцем.
Однако пока он оставался чётким и материальным, видно было, что это не «Минерва», а какой-то другой корабль. На нём была команда, и она развернула паруса по ветру, в точности как на «Минерве». Некоторые матросы взобрались на ванты и возбуждённо куда-то указывали.
— Пушки выдвинуты? — спросил ван Крюйк.
— Вряд ли кто-нибудь отправится в эти края, чтобы заниматься морским разбоем, — заметил Даппа.
Ван Крюйк только сердито хмыкнул.
— Они поднимают флаг, — сказал Мойше де ла Крус. — Значит, увидели нас, как и мы их!
Над миражем, пламенея, взвилось алое полотнище с золотым крестом и прочими геральдическими символами. Все разом испустили вздох.
— Манильский галеон! — объявил Джек.
При таком известии ван Крюйк наконец сдвинулся с места. Он взобрался на грот-марс и попытался навести на мираж подзорную трубу. Это было примерно как пригвоздить блоху ножичком. Послышалась череда голландских ругательств. Джек немало времени провёл с ван Крюйком и знал, отчего тот чертыхается: манильский галеон при всей своей неуклюжей конструкции не только пережил шторм, но и выдержал испытание с меньшими потерями, во всяком случае, сохранив все мачты.
Затем двое суток шёл град. Кто-то из старых матросов поведал, что град бывает только вблизи суши. Ветер дул прямо в лоб, а поскольку какое-то неведомое течение увлекло их почти на тридцать пять градусов северной широты, пришлось целый день идти курсом норд-вест. Когда распогодилось, задул пассат, и «Минерве» удалось вновь повернуть к Калифорнии, кто-то приметил стайку тунцов. Все согласились, что тунцы никогда не уходят далеко от берегов — все, кроме ван Крюйка, который лишь закатил глаза.
На следующий день вновь видели мираж манильского галеона. Хотя корабль зыбился и скакал, удалось рассмотреть короткий выброс огня — вероятно, с галеона пытались холостым выстрелом подать им сигнал. Все зашикали друг на друга, но если какой-нибудь звук и достиг «Минервы», то утонул в шиканье. Ван Крюйк отказался стрелять в ответ. Галеон, заявил он, может быть в сотне миль отсюда, и незачем тратить порох.
В тот вечер один зоркий матрос якобы увидел на юго-востоке столб дыма и объявил, что там наверняка земля. Ван Крюйк ответил, что это скорее всего водяной смерч. Тем не менее несколько матросов остались глазеть на дым (или смерч). Закаты на таких широтах, в ноябре, неспешные, так, что странное явление в отблесках вечерней зари можно было наблюдать ещё долго.
Солнце село, но редкие облака высоко на востоке некоторое время ещё розовели отражённым светом.
Одно пятнышко не желало гаснуть, как будто от солнца отскочила искорка и застряла в небе, — у самого горизонта, примерно там же, где прежде видели дым или смерч. |