— Тогда всё понятно! — воскликнул Мойше. — Доминиканцы невероятно богаты, у каждого монаха по пять индейцев в услужении, где им было научиться домашнему хозяйству. — Он сложил ладони рупором. — Эй, брат Христофор! Брат Пётр! Брат Диас! Здесь дамы! Попробуйте мести двор, раз уж вы машете вениками!

Три монаха, выпрямившись, взглянули на Мойше, затем вновь нагнулись и принялись сгонять пыль с каменных плит. Вулканический пепел заклубился у их колен.

— Что до жалкой кровли, прошу нас простить, сеньора, — продолжал Мойше. — Нам нравится отдыхать во дворе после допросов у инквизитора, вот мы и уговариваем лианы расти так, чтобы они заслоняли нас от полуденного солнца.

— Тогда вам следовало бы удобрять их навозом, а то я отчётливо вижу сквозь них звёзды…

Естественным ответом было бы: «Навозом?! Вот уж чего у нас вдоволь — священники льют его нам в уши целыми сутками, а мы радостно возвращаем инквизитору!» — однако прежде, чем Джек успел это выпалить, Мойше, взглядом приказывая ему молчать, произнёс:

— Когда они защищают нас от солнца, мы благодарим Господа Иисуса Христа, когда нет — вспоминаем, что всецело зависим от покровительства Отца Небесного.

Еда для праздника, принесённая родными заключённых, была сложена на столе в углу тюремного двора под шалашиком из бугенвиллей. По большей части это были плоды урожая, преимущественно тыквы, запечённые с карибским сахаром и манильской корицей, а также разнообразные бобы. Джек предпочитал мягкую пищу с тех пор, как лишился большей части зубов по пути через Тихий океан. Правда, в Гуанохуато он заказал индейцу вставные из золота и резных кабаньих клыков, но они сгинули в недрах Инквизиции вскоре после ареста. Возможно, какой-нибудь альгвазил или монах в эту самую минуту жевал свинину его зубами сразу за стеной, в дормитории Верховного совета Инквизиции.

— Я принимаю ваши извинения и закрываю глаза на вашу лесть, — сказала сеньора де Фонсека. — Дама, посещающая в тюрьме светский приём, организованный мужчинами — к тому же еретиками и нехристями! — должна быть готова к некоторым неудобствам. Потому-то все мужчины стремятся к браку, не так ли?

Наступила долгая пауза, неудобная для упомянутых еретиков и нехристей. С каждой минутой она становилась всё более опасной. Наконец Джек под столом пнул Соломона Руиса в ногу. Тот раскачивался взад-вперёд и что-то бормотал. Когда Джеков башмак коснулся его лодыжки, он открыл глаза и воскликнул:

— Ой, вэй!

Все ахнули, и он быстро исправился:

— Oigo misa!

— Ты слышишь мессу? — оторопело переспросил Диего де Фонсека.

— Misa de matrimonio. — Соломон наконец догадался развести молитвенно сложенные ладони и схватить за руку свою якобы невесту, Изабеллу Мачадо, сидевшую справа от него. Девицу эту «жених» сегодня видел впервые, и Джек на мгновение испугался, что он схватит за руку не ту женщину. — Понимаете, мыслями я на мессе в день моего венчания.

— Тогда руки из-под стола убери от греха подальше! — заметил Джек. Слова его не понравились сеньоре де Фонсека, но Мойше, торопясь сгладить неловкость, уже вскочил и поднял чашку с какао:

— За Изабеллу и Санчеса, чью помолвку мы сегодня справляем! Да проявит инквизитор снисхождение к Санчесу, да будет его аутодафе мягким, а брак — счастливым и долгим!

За первым тостом последовали другие. Какао лилось рекой, пока церковные колокола не зазвонили к вечерне. Тогда заключенные и гости, встав, нестройной гурьбой двинулись по периметру двора.

Джек слышал, как Мойше объясняет сеньоре де Фонсека:

— Обычай ходить после еды пришёл с севера.