Возле него притормозил какой‑то автомобиль. Гюнвальд Ларссон опустил стекло и закричал:

– Садись!

Мартин Бек с благодарностью уселся впереди.

– Уф, – простонал он, – снова начинается это мучение. Едва успеваешь заметить, что наступило лето, как уже снова приходит зима. Куда ты едешь?

– На Вестманнагатан, – ответил Гюнвальд, – побеседовать с дочкой той старухи из автобуса.

– Отлично, – сказал Мартин Бек. – Я выйду возле Саббатсбергской больницы.

Они переехали через мост, миновали старый торговый центр. За окнами вихрем кружились мелкие сухие снежинки.

– Такой снег совершенно бесполезен, – сказал Гюнвальд Ларссон. – Он не будет долго лежать. Только видимость портит.

В отличие от Мартина Бека Гюнвальд Ларссон любил водить машину и был хорошим водителем.

Когда они ехали по Васагатан в направлении Норра‑Банторгет, возле гуманитарного лицея на встречной полосе промелькнул двухэтажный автобус маршрута № 47.

– Бр‑р, – вздрогнул Мартин Бек. – После всего этого мне становится не по себе от одного вида такого автобуса.

Гюнвальд Ларссон посмотрел в зеркало заднего вида.

– Это не такой, – сказал он, а немецкий, «Бюссинг». – Через минуту он спросил: – Может, поедешь со мной к жене Асарсона? Ну, того, с презервативами. Я буду там в три.

– Не знаю, – ответил Мартин Бек.

– Я подумал, ты ведь так или иначе будешь поблизости. Это ведь в нескольких домах от Саббатсбергской больницы. Потом я отвезу тебя обратно.

– Посмотрим. Это будет зависеть от того, когда я закончу беседовать с медсестрой.

На углу Далагатан и Тегнергатан их остановил человек в желтой защитной каске и с красным флажком в руке. На территории больницы в Саббатсберге продолжались работы, связанные с реконструкцией. Самые старые здания подлежали сносу, новые уже тянулись вверх. Сейчас как раз взрывали высокий скальный холм со стороны Далагатан. Когда еще разносилось эхо от взрывов, Гюнвальд Ларссон сказал:

– Почему бы им сразу не взорвать весь Стокгольм вместо того, чтобы делать это по частям? Они должны сделать так, как один американский политик, забыл как его зовут, призывает поступить с Вьетнамом: заасфальтировать все это дерьмо, нарисовать желтые полосы и устроить автостоянку. По‑моему, нет ничего хуже, когда архитекторы дорываются до реализации своих планов.

Мартин Бек вышел из автомобиля у ворот в ту часть больницы, где находились родильный дом и гинекологическая клиника. Покрытая гравием площадка у дверей была пуста, но в окно за Мартином Беком наблюдала женщина в шубке из овчины. Она открыла дверь и сказала:

– Вы комиссар Бек? Я Моника Гранхольм.

Она стальным захватом сжала его руку и энергично принялась ее трясти. Ему казалось, что он почти слышит хруст своих размозженных костей. Интересно, подумал он, в обращении с новорожденными Моника тоже применяет такую физическую силу?

Роста она была такого же, как Мартин Бек, но выглядела гораздо привлекательнее, чем он. Кожа у нее была свежая и розовая, зубы крепкие и белые, волосы светло‑каштановые, густые и волнистые, а зрачки больших красивых глаз карие, под цвет волос. Все в ней казалось крупным, здоровым и крепким.

Погибшая в автобусе девушка была невысокой и хрупкой и должна была выглядеть заморышем рядом со своей сожительницей.

Они пошли рядом в направлении Далагатан.

– Вы не возражаете, если мы зайдем в «Васахоф» на противоположной стороне улицы, – предложила Моника Гранхольм. – Мне нужно что‑нибудь перехватить, чтобы я была в состоянии говорить.

Время обеда уже закончилось, и в ресторане было много свободных столиков.