Как ни был мал собственный мой опыт, но я начинал уже и среди взрослых различать таких, как Павлушка.
И вдруг я подумал: если бы от меня ушла моя мечта и я не смог стать штурманом (например, потерял руку, сделалось заражение крови, и ее отрезали), то я посвятил бы свою жизнь борьбе с этими мешающими идти.
Даже один человек может сделать очень много, а я ведь не один, нас поколение. Смотрящие вперед должны остерегаться подводных препятствий. Прислушиваться к туманному сигналу. Нас-то никто не собьет с курса. И этот курс — на коммунизм.
Как хорошо жить на свете, когда есть цель в жизни, и такая цель — коммунизм, то есть общество, где каждый будет работать по призванию. Жизнь есть борьба. Выбирай, против чего будешь бороться — с природой, стихиями или против вот таких людей, которые тоже вроде злой стихии.
Дома меня ждал праздничный обед —мои любимые вареники с творогом, жареная козлятина, пироги и даже бутылка портвейна.
Поздравляя меня, отец прослезился. Он теперь опять помолодел, казался бодрым, меньше стало морщин на сухом обветренном лице, он пополнел, на нем была прекрасно выстиранная, накрахмаленная рубашка. Мачеха водила нас чисто.
Она тоже поздравила меня, трижды поцеловала, вытерев сначала рукой губы.
— Ты, Яков, молодец,— похвалила она,— сначала комсомол, потом партия. В нынешнее время без этого не проживешь.
Непоколебимая уверенность в правоте своих слов, как всегда, гнусная уверенность, гнусное самодовольство. Я пристально посмотрел на отца. Он не покраснел, но нахмурился.
— Яньке еще далеко до партии, пусть подрастет,— сказал он уклончиво, избегая моего взгляда.
Я ушел к себе. Мне было невыразимо противно. Радость мою словно облили помоями. Вот что Лиза называла словом гасить.
Как далеко была Лиза! Как еще долго было ее ждать.
Вздохнув, я сел за уроки. От праздничного обеда я отказался, хотя очень хотел есть.
Глава шестая
ЛИЗИНЫ ПИСЬМА
«Дорогой братик Янька!
Очень по тебе скучаю, ты пиши мне как можно чаще. Все мое беспокойство о тебе. Отец избрал себе долю. Если ему с ней хорошо — значит, он сам такой. Если они будут тебя обижать хоть в чем — иди к Ивану Матвеичу. Он нас любит, как любил когда-то нашу маму. Пиши мне все, ничего не скрывай. За твою учебу я не беспокоюсь, ты всегда учился хорошо.
Янька, как прекрасна Москва! Все свободное время я брожу по незнакомым улицам. Иду в общежитие, когда уже падаю от усталости. Все ложатся спать, а я еще смотрю в окно на Москву-реку. Кажется, весь мир осыпан звездами — звезды в небе, в сияющем городе, на замерзающей реке. Как хорошо!
На наших курсах интересные собрались люди. Есть артистка оперы, потерявшая голос, ей лет под сорок, она выступает как королева; рабочий с сапожной фабрики, он затосковал по природе; есть уже работавшие наблюдателями на метеостанции и такие девчонки, как я.
Учиться на метеорологических курсах очень интересно. Особенно меня заинтересовала климатология. Знаешь, кто ее преподает? Павел Дмитриевич Львов. Тебе ничего не говорит это имя? Я его сразу узнала, хотя и виду не подала. Это тот самый «геолог», как у нас его называли, который увез красавицу Аграфену, маму Фомы. Он располнел, обрюзг, стал похож на барина прошлого столетия. Ходит с палкой из какого-то заморского дерева, отпустил бородку и усы. Но он крупный ученый и лекции читает замечательно: умеет заинтересовать. Он мне не нравится. Может, потому, что я о нем знаю плохое?
К Аграфене, разумеется, не пошла, хотя Прасковья Гордеевна велела сходить. Зачем она мне, зачем я ей?
Ты спрашиваешь, была ли я у Малынета? Он ведь и не дал адреса, а только номер телефона. Несколько раз звонила... Отвечал женский голос, наверное его мама. Я молчала, представляя, как она в недоумении пожимает плечами. |