— Может быть, ваш бортмеханик поест ухи? — предложила Лиза.

— Зачем еще,— пожал плечами Глеб,— дома пообедает.

Мы с сестрой быстро убрали со «стола». Когда, вымыв в камбузе посуду, вернулись на палубу, там шел оживленный разговор о здоровье Мирры. Каждый, перебивая один другого, убеждал ее оставить экспедицию.

— Ты же на себя не похожа,— уговаривал ее Глеб.— Для чего такое самоистязание? Это просто глупо! Собирайся сейчас же, я тебя захвачу с собой.

— Ну уж... с тобой я бы не рискнула лететь! — вырвалось пренебрежительно у Мирры.

— Что вы... Мирра Павловна! — остановила ее Васса Кузьминична, мельком взглянув на изменившееся лицо Глеба.

— Это отец ей внушил... что я такое ничтожество.

— Полноте! — добродушно возразила ихтиолог.— Ни отец, ни сестра о вас так не думают.

— Думают. Именно так. Когда я стал летчиком, отец сказал: «Научить летать можно и медведя, весь вопрос в том, сколько он пролетает». Что же... может, так оно и есть. Но это неважно,— удрученно закончил летчик.

— Выходит, ваш отец не только Мирре Павловне внушил эту дикую мысль, но и вам? — звонко сказала сестра и выпрямилась во весь рост, тонкая и высокая, как камышинка. Юное загорелое лицо ее приняло враждебное выражение. Она сделала над собой усилие, чтоб замолчать, но не справилась с гневом, душившим ее.— Зачем вы придаете значение словам... такого... Вы же знаете, что из себя представляет ваш отец. Честный человек ему руки не может подать, а вы... портите себе жизнь.

Наступила томительная пауза. Всем стало неловко. Глеб опустил длинные, как у девушки, ресницы. Иван Владимирович ушел на корму.

— Ты действительно ничтожество, если позволяешь какой-то жалкой девчонке поносить родного отца! — вне себя крикнула Мирра и отвернулась от брата.— Филипп!— обратилась она, смертельно бледная, к Мальшету,— прошу призвать эту особу к порядку, она слишком уж распоясалась, забыла свое место.

Мирра пошатнулась, видимо усилился приступ морской болезни, и, слабо придерживаясь за поручни, спустилась в каюту. Никто не проводил ее.

— Мне очень жаль,— так же звонко проговорила Лиза, губы ее задрожали, в светло-серых глазах выступили слезы,— мне жаль, если я забыла свое место... Да, я в экспедиции числюсь, ну и есть-—рабочий. Но я не могу просто видеть, когда на моих глазах человеку внушают— да, внушают, что он якобы не может выполнять свою работу. Это страшно — такое внушение... простите меня! — Лиза виновато опустила голову.

Глеб бросился к ней.

— Лизочка, я не сержусь, только благодарен!

— Как нехорошо получилось,— обратилась Васса Кузьминична к Фоме, стоявшему рядом с ней.

Но Фома промолчал, плотно сжав обветренные губы. Мальшет с досадой взлохматил волосы.

— Ну, вот и...—Он махнул рукой и тоже замолчал.

— Меня ждет бортмеханик,— тихо проронил Глеб. Мы молча смотрели, как гидросамолет прочертил по воде длинные пенящиеся полосы и, словно нехотя, поднялся в воздух.

— Чаще прилетай, Глеб! — вдруг крикнул я. Летчики замахали нам руками.

— Слишком много баб,— шепнул мне горестно Фома.— Вишь, какая беда!

Скоро «Альбатрос» стремительными галсами, лавируя между крепнущими волнами, бежал своим путем под хлопающими белыми парусами.

Все опять занялись своими делами. Мирра, ни на кого не глядя, наклеивала на склянки этикетки.