— Сэйбл! — раздалось с веранды.

Одними губами она ответила: «Хантер…» — даже не видя еще того, кто породил смятение в зале. Но кто еще осмелился бы на такое бесцеремонное вторжение? Поэтому, когда всадник появился в дверях, ведущих на веранду, бросил поводья ближайшему официанту и пошел через залу, она просто стояла и смотрела, впивая каждую деталь знакомого облика, не в силах броситься навстречу. Хантер. Он выглядел таким необычным здесь, среди разряженных гостей, — мужественный, статный, вооруженный охотничьим ножом и парой кольтов, одетый в экзотический костюм, сверху донизу отороченный бахромой, в высокие запыленные сапоги и видавшую виды широкополую шляпу! Он был в пути долго и, должно быть, весь пропах конским потом и пылью. Он шел, оставляя цепочку следов на узорчатом полу залы, шел обратно в ее жизнь!

Сэйбл стояла, прижимая ладонь к сердцу, сознавая театральность своей позы и нимало о том не заботясь. Да и что было делать, если сердце угрожало выпрыгнуть из груди?

— Я сказал, что найду тебя, — и вот нашел.

Хантер остановился перед ней — такой громадный, такой усталый, с лицом, оттененным свежей щетиной. Он был самой жизнью. Хантер! Его неукротимая натура сказывалась в беспокойном, жестком блеске глаз.

— Я не сомневалась, что ты придешь.

Капитан Мастере, давно уже переводивший взгляд с одного из них на другого, отошел в сторонку и сделал оркестру знак продолжать. Он утешал себя мыслью, что с самого начала не имел и шанса, а значит, при таком раскладе удачно избежал разочарования.

Вальс снова взлетел над толпой. Без лишних слов Хантер закружил Сэйбл по зале, подавая пример другим парам, все еще медлящим в нерешительности. Впрочем, он не заметил бы, даже если бы они танцевали в полном одиночестве. Много дней он гнал коня по полям и лесам, трясся в товарном вагоне и снова садился в седло — и все это время его сводило с ума опасение, что Сэйбл разлюбила, Сэйбл не дождалась. Он ожил лишь в тот момент, когда спрыгнул с коня в дверях залы и увидел ее, стоящую с прижатой к сердцу ладонью. Он по-прежнему ревновал, и теперь эта ревность имела конкретный объект — молодого военного в чине капитана, в объятиях которого он застал ее. Хантер и не думал обвинять Сэйбл. Такая красивая, полная жизни женщина не могла просто забиться в угол и томиться в ожидании. Она честно предупреждала его об этом. И все же она жила полной жизнью, занималась делами. Должно быть, у нее появилась масса поклонников. И зачем только он оставил ее так надолго? Вот дьявольщина!

— Почему ты не говоришь мне, что я провонял конским потом… и своим в придачу?

— Я еще не успела забыть этот запах, — безмятежно откликнулась Сэйбл.

Взгляд ее был мягким, без малейшего оттенка упрека.

— Как ты жила без меня, Фиалковые Глаза? — вдруг спросил Хантер, наклоняясь к самому ее уху.

— Прекрасно, просто прекрасно, — ответила она все тем же спокойным голосом. — А как жил ты?

— Я вообще не жил! Мне было так одиноко, так мерзко и беспросветно, что я едва не удавился от пребывания в собственной никчемной компании, — сообщил он и был вознагражден улыбкой. — Вот-вот, я так и знал, что тебя это позабавит!

— Если ты говоришь всерьез, то мне никогда не казались забавными твои мучения, Хантер. Никогда.

— Какой я все-таки олух! Пошутить — и то не умею.

Он сознавал, что имеет один-единственный шанс вернуть Сэйбл, и если эта попытка не удастся, другой попросту не будет. Самое странное, что и Сэйбл чувствовала нечто подобное, зная, каким неуклюжим, каким косноязычным становится человек в момент решающих объяснений.