— Совсем ничего?

— Ну… Однажды он прислал открытку с фотографией то ли Кабула, то ли Шринагара, то ли Тегерана, то ли чего-то еще.

Она улыбнулась, пытаясь представить все это как шутку, но прежде чем Джон Ландстром успел что-либо ответить, через его плечо перегнулась Кэти, поставившая на стол супницу с черепаховым супом. Разговор оказался прерван, и он отвернулся от Каролины и завязал беседу с Элен.

Прием продолжался, его торжественность и предсказуемость нагоняли на Каролину скуку. После кофе и бренди все вновь собрались в гостиной. Мужчины осели в одном углу и разговаривали о бизнесе, а дамы собрались у камина и сплетничали, строили планы на жизнь в Канаде, восхищались гобеленом, над которым в последнее время корпела Диана.

Вскоре от группы мужчин отделился Хью, словно бы для того, чтобы наполнить стакан Джона Ландстрома, но сделав это, он подошел к Каролине, уселся на подлокотник ее кресла и спросил:

— Ну как ты?

— Почему ты спрашиваешь?

— В силах ли ты сейчас поехать в «Арабеллу»?

Она подняла на него глаза. Из глубины кресла его лицо казалось перевернутым, и это выглядело странно.

— Который час? — спросила она.

Он поглядел на свои часы.

— Одиннадцать. Может быть, ты совсем устала?

Но прежде, чем она успела ответить, Диана, слышавшая этот разговор, подняла голову от своего гобелена и сказала:

— Поезжайте, поезжайте оба.

— Куда они собираются? — поинтересовалась Элен.

— В «Арабеллу». Это небольшой клуб, Хью состоит его членом…

— Звучит интригующе… — Элен улыбнулась Хью с таким выражением, словно ей все было известно о любопытных ночных клубах.

Хью и Каролина извинились, пожелали компании спокойной ночи и удалились. Каролина поднялась к себе взять пальто и немного задержалась, чтобы расчесать волосы. По дороге назад она остановилась у двери в комнату Джоди, но свет там был погашен и оттуда не доносилось ни звука, поэтому она решила его не беспокоить и вновь спустилась в холл, где ее дожидался Хью. Он распахнул перед ней дверь, и они вместе вышли в мягкую ветреную темноту, дошли по тротуару до того места, где он припарковал свою машину, обогнули площадь и вырулили на Кенсингтон-хайстрит. Над головой висела молодая луна, и ветер гнал мимо нее клочья облаков. Деревья в парке покачивали голыми ветвями, оранжевое зарево города отражалось в небе. Каролина опустила стекло, подставив голову прохладному ветру, овевавшему ее волосы, и подумала, что в такую ночь хорошо брести сквозь темноту где-нибудь за городом по неосвещенным дорогам, где ветер шелестит в кронах деревьев и лишь неровное сияние луны чуть освещает путь.

Она вздохнула.

— К чему это ты? — спросил Хью.

— Что к чему?

— Вздыхаешь. Звучит очень трагично.

— Да ни к чему.

Чуть погодя он снова спросил:

— Все в порядке? Тебя ничто не беспокоит?

— Нет.

В конце концов беспокоиться было совершенно не о чем. И все-таки… То, что она постоянно ощущала себя больной, было одной из причин. Она задумалась, почему об этом невозможно поговорить с Хью. Может быть, потому, что он всегда в отличной форме. Энергичный, активный, полный сил, он как будто никогда не уставал. В любом случае, тяжко ощущать себя больной, но вдвойне тяжко говорить об этом.

Молчание становилось тягостным. Наконец на светофоре, в ожидании, когда красный свет сменится зеленым, Хью произнес:

— Ландстромы очень милые.

— Да. Я рассказала мистеру Ландстрому про Ангуса, и он все выслушал.