– Собака! – удовлетворенно говорит Магали.

– Нет, ну что за мерзкий пес! – констатирует Ян, останавливая упряжку.

– Осторожно, Магали, не трогай его за шею, он, может быть, злой! – заклинает Иветт.

– Добрый, – возражает Магали, – он меня любит.

– Судя по всему, ты права, – вздыхает Ян, а в это время хвост Лабрадора, повернувшегося, чтобы облизать Магали, весело хлещет меня по лицу.

Собака переходит от одного к другому, и вот уже пятидесятикилограммовый Лабрадор всеми четырьмя лапами прыгает по нашим животам с громким лаем, что вызывает определенное замешательство.

Потом раздается встревоженный голос:

– Тентен! Тентен! Где ты? Ко мне! Рядом!

Мощное «гав», последнее сотрясение, и Тентен удаляется, а вдогонку ему несутся злобные завывания хаски.

– Вы не должны спускать собаку с поводка, у нас могли быть неприятности, – в бешенстве кричит Ян.

– Извините, он обычно не убегает. Наверное, узнал эту даму, – добавляет голос, уже ближе, все такой же нежный и грустный.

– Вы дружите с этой собакой, Элиз? – спрашивает Ян не без сарказма.

Я, конечно, ничего не отвечаю.

– Мы познакомились вчера утром у магазина, – объясняет Иветт.

– Мне правда очень неприятно, – говорит нежный и грустный, такой женственный голос.

– Ничего страшного…

Ну‑ка, ну‑ка! Интонации Яна изменились. Раздражение куда‑то улетучилось. Из этого можно сделать вывод, что на обладательницу голоса приятно смотреть.

– Я вас не узнал, – продолжает Ян. – У вас все в порядке?

– Вы так считаете? – отвечает девушка, что кажется мне весьма странным. – Пошли, Тентен, – говорит она собаке, – мы уходим! До свиданья!

Конец эпизода «нападение дикарей». Начало комментариев. До того, как мы трогаемся с места, слово «собака» звучит не менее трехсот пятидесяти восьми раз.

Почему она сказала: «Вы так считаете?» Что, Яну известно, что у нее не все в порядке? Или что‑то будет не в порядке? У нее рак? Это могло бы объяснить грусть в ее голосе.

– Вы с ней знакомы, Ян? – спрашивает Иветт.

– Немного. Она работает в «Мунволке».

– Да, мы знаем, – отвечает Иветт, а потом пускается в длинные рассуждения относительно безмозглых барменш. – Вот, к примеру, кузина моей матери, которая работала в одном доме в Барбесе…

Я пытаюсь сосредоточиться на скрипе полозьев, на чуть слышном шорохе снега, падающего с перегруженных веток. Мне нетрудно сосредоточиться на этом звуке, ведь только что мне на голову свалился целый сугроб. Иветт меня отряхивает, а Магали хохочет. Кристиан зловеще бормочет «снежн' человек, снежн' человек». Что за чудесная прогулка!

Но, как все хорошее на свете, она заканчивается, и мы возвращаемся на стоянку. Гордые путешественники выходят из саней, Ян поднимает меня и без малейшего усилия переносит в кресло. От него пахнет одеколоном, а о мою щеку трется колючий подбородок. Надо признать, это весьма приятно. Психоаналитик ворчливо грозит пальцем, шепча: «Тони», а я возражаю Психоаналитику, что в его задачи входит не взывать к моей совести, а преданно анализировать все, что со мной происходит.

Снова садимся в машину, едем в Центр на вполне заслуженный ужин. И я обнаруживаю, что даже с одной рукой можно прекрасно съесть десяток блинов, не отстав от других. Внезапно я замечаю, что мне весело, я расслабилась, мне хочется смеяться, я наслаждаюсь мягким теплом горящего камина и шоколада.