Первый не выдержал Афоня.

— Пойду погуляю, — сказал он.

Прихватив шапку, вслед за ним молча вышел Олег. Потом поднялись Левашов и Арнаутов.

— Немного же ему потребовалось, чтобы вот так расколоться, — сказал Афоня. — У нас бы он не смог работать. Надо же — три дня не поел, и вот он, со всеми внутренностями.

— Со всеми потрохами, — поправил Олег.

— Я помню, нас занесло как-то на участке, в тайге, — продолжал Афоня. — Бульдозеры не могли пробиться, вертолеты не нашли. Почти неделю как в берлоге жили. Один, помню, плакать на пятые сутки начал, один даже умом маленько тронулся. Но чтобы вот так… Нет, такого не было.

— А знаете, — сказал Арнаутов, — я доволен, что судьба подбросила мне такую недельку, когда можно оглянуться по сторонам, назад… Иногда это необходимо — оглянуться назад. Идут годы, появляются новые друзья, новые цели. Вернее, исчезают старые друзья и старые цели. А своя дорога, с которой ты сошел когда-то, где она? Да и о какой дороге речь? Глухая, заросшая тропинка и… И стоит ли теперь сходить с чужого, но такого удобного асфальта? — неожиданно спросил Арнаутов, повернув к Левашову усталое, осунувшееся лицо. И два маленьких желтых язычка пламени шевелились в его глазах.

Спрятав руки в рукава пальто, он как-то весь съежился, так что и пальто, и шапка сразу стали ему велики. Старик уже не снимал пальто и даже спал в нем, подтянув ноги, чтобы согреться.

— А потом однажды осенью, — продолжал Арнаутов, — ты спохватишься и с ужасом обнаружишь вдруг, что самого-то тебя в тебе и нет. Из зеркала на тебя смотрит чужой и не очень хороший человек. А ты, ты растворился в словах, поступках, которые тебе подсказали или до которых ты додумался сам, рассчитывая на чье-то одобрение, на какую-то выгоду…

— И вы получили эту выгоду? — спросил Левашов.

— Какая выгода… Вы же знаете, что ее нет, ведь вы это знаете! — почти выкрикнул старик. — Вы хотите спросить, понял ли я это? Я это понял. Я думаю о другом… Что мне сказать этому старому человеку, который смотрит на меня из зеркала? Сережа, вы думаете о смерти, о собственной смерти?

— Бывает.

— Одно дело, когда бывает, а другое — когда эти мысли не выходят из головы. Ты переступаешь какой-то порог и однажды ловишь себя на том, что живешь судорожно торопливо, комкая дни и месяцы, как комкают слова на трибуне, когда выходит время. Хм, знаете, на острове иногда происходят странные вещи… Неожиданно вдруг выясняется, что человека, который прожил здесь, казалось бы, всю жизнь, хорошо знают где-то на материке. Не только знают, но давно ищут, и вовсе не для того, чтобы вручить наследство.

Левашов с удивлением посмотрел на старика.

— Я хочу сказать, — продолжал Арнаутов, — что когда-нибудь найдут и меня. Боже, сколько будет удивления! Такой тихий старик, такой безобидный, и надо же! Видите ли, Сергей, время от времени подворачивается возможность с выгодой нарушить закон, но не каждый человек в состоянии отказаться от нее, от этой возможности… Вы понимаете, о чем я говорю?

— По-моему, вы говорите о себе.

— Д-да. А потом все зависит от того, как повезет. Большинству не везет. Мне повезло, но я этого не знал. Я уехал до того, как все решилось.

— Послушайте, — сказал Левашов, — давайте назовем вещи своими именами, а то наш разговор, простите, напоминает мне детскую игру в жмурки. Вы совершили хищение?

— Хм, как вы сразу быка за рога…

Арнаутов с удивлением посмотрел на Левашова, перевел взгляд на свечку, опять взглянул на собеседника, усмехнулся.