— Она не улетит, — в голосе Фрит слышалось изумление. Стремительный и такой близкий полет птицы как будто заворожил ее. — Да, Принцесса остается.

— Да, — сказал Раедер, и голос его тоже слегка дрогнул. — Она остается. Она больше никогда не улетит. Потерянная Принцесса нашлась. Вот теперь ее дом — она сама так решила.

Волшебный туман, которым успела окружить ее птица, рассеялся, и Фрит в страхе очнулась. То, что испугало ее, было в глазах Раедера — там была тоска, и одиночество, и что-то глубокое, поднимающееся, невыговоренное, что лежало в них и за ними, когда взгляд его был обращен к ней.

Его последние слова продолжали звучать у нее в голове, как будто он повторил их снова: «Вот теперь ее дом — она сама так решила». Чуткие антенки ее просыпающихся чувств протянулись к нему и донесли до нее все то, о чем он не мог говорить, потому что ощущал себя таким, как есть — уродливым и нелепым.

Его голос всегда успокаивал ее; теперь же испуг ее только усугублялся его молчанием и силой тех невысказанных вещей, что существовали между ними. Женское чутьё подсказывало ей бежать от чего-то, что она пока не в состоянии была объяснить.

Фрит сказала:

— Мне… мне надо идти. До свидания. Я рада, что — Принцесса останется. Теперь вам будет не так одиноко.

Она повернулась и быстро пошла прочь, и его печальное «До свидания, Фрит» было едва уловимым призраком звука, долетевшим до нее вместе с шорохом болотных трав. Она отважилась оглянуться только, когда была уже далеко. Он все еще стоял на дамбе и выглядел маленьким темным пятнышком на фоне неба.

Страх ее уже утих. На смену ему пришло что-то другое — странное чувство утраты, заставившее ее на какое-то мгновение замереть на месте — таким оно было острым.

Дальше она шла уже медленней, удаляясь от указующего в небо перста маяка и застывшего под ним человека.

Прошло немногим больше трех недель прежде, чем Фрит снова появилась на маяке. Был конец мая, и длинные золотые сумерки начинали уступать место серебру луны, уже сиявшей с восточной стороны неба.

Когда ноги сами понесли ее к маяку, она сказала себе, что должна посмотреть, действительно ли Принцесса осталась, ведь Раедер мог ошибаться. Но теперь, когда она снова шла по дамбе, походка ее выдавала сильное волнение и иногда сама она ловила себя на том, что безотчетно ускоряет шаг.

Раедер был на своей маленькой пристани. Вначале Фрит увидела желтый свет его фонаря, потом его самого. Его парусная лодка тихо качалась на приливной волне, а он был занят тем, что складывал в нее припасы — воду, продукты, бутылки бренди, снаряжение и запасной парус. Когда он обернулся на звук ее шагов, она увидела, что он бледен, но темные глаза, обычно такие добрые и спокойные, лихорадочно блестели, и дыхание было тяжелым.

Внезапная тревога охватила Фрит. Гусыня была забыта.

— Филипп, вы собрались куда-то?

Раедер прервал работу, чтобы приветствовать ее, и в его лице, в этом горящем взгляде было что-то, чего она никогда прежде не видела.

— Фрит! Я рад, что ты пришла. Да, я должен отлучиться. Ненадолго. Я вернусь.

Его всегда приветливый голос прозвучал резко, что-то от нее скрывая.

Фрит спросила:

— Куда Вы поплывете?

Теперь Раедера прорвало, и слова ринулись наружу.

Ему нужно плыть в Дюнкерк. За сотню миль отсюда, через Северное море. Часть британской армии оказалась отрезанной там на отмели и будет неизбежно уничтожена наступающими немцами. Порт горит, положение безнадежное. Он услыхал об этом в деревне в очередной поход за продуктами.