|
Глядя на него, я хотела видеть его глаза. В конце концов я подняла руку и сдвинула его очки, чтобы мелькнули эти шартрезовые глаза. Но, конечно, это была ошибка, потому что я утонула в этих изумрудах, поразившись очередной раз, насколько они сегодня зеленые. Я мотнула головой: — Черт с ним! — Так что же не так? — шепнул он. — Ничего, и это и есть не так. Даже для меня это прозвучало бессмыслицей, но все равно было правдой. Так я чувствовала. Он улыбнулся мне отчасти озадаченно, отчасти иронически, отчасти самоосудительно, и отчасти ещё как-то. Ничего счастливого в этой улыбке не было. Иногда он прибегал к этой улыбке, и я все ещё не понимала её, но знала, что он использует её все реже и реже, и только тогда, когда я бываю глупой. И хотя я знала, что веду себя глупо, но ничего не могла поделать. Он был слишком совершенен, и я не могла в этом не копаться. Слишком хорошо складывались наши отношения, и я не могла не пытаться узнать, могу ли я поломать их. Не поломать, на самом деле, просто проверить, насколько их можно согнуть. Должна была их испытать, потому что что толку в том, чего нельзя испытать? Да нет, черт, не так. На самом деле, если бы я дала себе волю, я была бы с Микой счастлива, и это начинало меня доставать. Я склонила голову ему на грудь. — Извини, Мика. Я просто устала и ворчу. Он отвёл меня чуть в сторону с танцпола, хотя мы и не танцевали. — В чем дело? Я пыталась объяснить ему, в чем дело. Я за что-то на нем пытаюсь отыграться, но за что? И тут до меня дошло — частично. — Я совершенно спокойно смотрела на убитую женщину. И ничего не чувствовала. — Тебе надо отстраняться от собственных эмоций, иначе ты не сможешь работать. Я кивнула: — Да, но когда-то это требовало от меня усилий. А теперь нет. Он посмотрел на меня, наморщив лоб, глаза его внимательно глядели поверх чуть сдвинутых очков. — И это тебя беспокоит. Почему? — Только социопаты и психи могут смотреть на погибших насильственной смертью и ничего не чувствовать. Он прижал меня к себе — внезапно, сильно, но тщательно прижимался не всем телом. Так обнимают друга в беде. Может быть, чуть сильнее, чуть интимнее, но не намного. Он всегда будто знал, что именно мне надо, и когда оно мне надо. Раз мы не влюблены, то как он это делает? Черт побери, у меня бывала любовь с мужчинами, которые и близко так не понимали, что мне нужно. — Ты не социопат, Анита. Ты просто отрезала часть своего существа, чтобы делать свою работу. Ты однажды сказала — это цена, которую ты платишь. Я охватила его руками, прижалась крепко, упёрлась лбом в изгиб его шеи, потёрлась лицом о невероятную гладкость кожи. — Я пытаюсь больше ничего от себя не потерять, но вроде бы уже не могу остановиться. Я сегодня ничего не ощущала — кроме вины за то, что ничего не ощущаю. Разве это не ненормально? Он продолжал меня обнимать: — Ненормально только если ты считаешь это ненормальным, Анита. Эти слова заставили меня отодвинуться, чтобы заглянуть ему в лицо. — Что это значит? Он нежно тронул моё лицо: — Это значит, что раз ты живёшь и можешь делать свою работу, то все окей. Я сдвинула брови, потом рассмеялась, снова нахмурилась. — Не уверена, что любой психотерапевт с тобой согласится. — Я одно знаю: с тех пор, как я тебя встретил, мне стало надёжно, счастливо и лучше, чем было многие годы. |
