|
Опять же я могла бы с ним поспорить, но ardeur решил, что дал нам достаточно времени. Он налетел на меня как поезд и бросил в объятия Мики, заставил шарить руками по его телу, будто я изголодалась по прикосновениям, будто никакие прикосновения, никакая ласка не могут меня насытить. Мы целовались так же — будто изголодались друг по другу. Так, будто мы влезли бы каждый в кожу друг друга, если бы могли, обвились бы друг вокруг друга, ближе, чем может выдержать кожа. Какую-то минуту мой рот пытался влезть в рот к нему, потом пробудился мой зверь, всплыл, всплыл во мне, вышел из своего метафизического укрытия и полез вверх. Мика оторвался от меня и успел только сказать: — Анита… Я телом и руками снова прижала его рот к своему. Его зверь стал просачиваться из него струёй захватывающего дух жара. Он поднимался быстрее и быстрее, будто догоняя моего. Они бежали по нашим телам, через тёмную воду, гнали, гнали, быстрее, быстрее, пока не вынырнули. Дело было не в смене формы, а в смене тела. В необходимости как можно большую часть Мики обернуть вокруг меня, накрыв меня сколько можно будет, как можно туже, как можно ближе, как будто самая суть наших тел откликнулась на это желание. Звери выплеснулись у нас изо ртов и метафизическими мохнатыми боками тёрлись друг о друга, а мы вливались каждый в тело другого. Это было теснее секса. Теснее всего, что я в жизни испытала. Как будто на какой-то ослепительный, потрясающий миг мы оказались в телах друг друга. Не в умах, не просто в мыслях, даже не в памяти, но на одно биение сердца часть меня проникла в него, а его — в меня, и эти части не думали, не чувствовали, как люди. Это не было ощущение — здорово, вот что значит быть Микой. Было только чувство погружения, глубокого погружения в него, проникновения в то метафизическое укрытие, где лежит зверь, и мой зверь свернулся там, на миг — в самом потайном месте, а его зверь точно так же проник в меня в тот момент. И в этот миг ardeur утолился. Утолился этой тёплой живой силой, ощущением проникновения в тело Мики куда глубже, чем бывала я в телах любых других мужчин. Ardeur утолился, оставив нас тихими, спокойными, довольными. Звери не повернулись и не пошли туда, откуда пришли. Какой-то миг часть меня лежала, свернувшись клубком в убежище внутри него, и ощущение его во мне было, как если бы мы занимались любовью, как будто его зверь был больше и занимал больше места, чем мой. Тёплая, живая энергия не полилась обратно нам в горло, а будто две эти энергии выплеснулись через кожу наших тел спереди, наружу, и на миг кожа загорелась у нас, и две огромных мохнатых сущности прошли сквозь нас, и будто сразу после этого два зверя рухнули каждый на место. Я готова поклясться, что ощутила что-то физическое, вроде истинной тяжести, падающей в середине моего тела и ударившей в конце. Будто я не падала с высоты, а была высотой и ощущала падающее сквозь меня тело, ударившее об пол. Мы прервали поцелуй, смеясь и задыхаясь. Я первой обрела голос: — Ух ты! Он был такой счастливый, каким я его ещё никогда не видела, такой свободный… куда больше в своей тарелке, будто у него гора с плеч свалилась. — Знаешь, — сказал он, все ещё тяжело дыша, — считается, такое невозможно, если один из двоих — человек. — Я не знала, что вам вообще полагается уметь такое делать. — Если оба сильны, и оба — истинная пара, то такое бывает. — Ты говоришь, как будто у этого есть название. — Шива и Парвати, или просто Маитуна. Это санскритское название объединения или совокупления. — Шива, который разрушил бы мир своей силой, если бы Парвати постоянно не отбирала у него энергию сексом? Он кивнул: — Опять курс мировых религий из колледжа? Я покачала головой: — Несколько лет назад мы нашли нагу — настоящего живого нагу, который стал жертвой преступления. |
