У самой больницы мне пришлось остановиться. Я не в силах был больше бежать. Окинув взглядом двор, я увидел полуразрушенную лавочку. Приложив последние усилия, я заставил себя сделать еще несколько шагов на непослушных ногах и рухнул на бок. Мне катастрофически не хватало воздуха. Терапевт в поликлинике МВД говорила, что астма не возникает из ниоткуда. Задыхаться можно и от нервного перенапряжения. Кажется, это был тот самый случай. Врач советовала прикупить баллончик с какой-то гадостью, так, на всякий случай. Не думал, что он мне может пригодиться уже через два месяца после очередной плановой диспансеризации…

Леша. Леша…

Будь я проклят.

Отдышавшись, я смог наконец намотать на шею шарф и впервые после выхода из райотдела застегнуть куртку. Кажется, прошло. Осталось лишь подозрение, что пульс в висках смогут увидеть прохожие. Все, Загорский, успокойся… Начни мыслить рационально…

Подходя к двери больницы, я понял, что не может быть никакой рациональности, пока я не увижу своего опера. До тех пор, пока я не взгляну ему в лицо, я не смогу вообще мыслить. Передо мной стояло лицо Гольцова. Он смотрел на меня своими серыми глазами и говорил: «Сергей, я был на Стофато, похоже, что там дело нечисто, раз меня ударили два раза ножом в шею».

Я тряхнул головой, открыл глаза, а Леша продолжил: «Ты прости, Сергей, что я тебе не могу сказать, кто это сделал».

Бред.

— Он в операционной, — сказала мне медсестра.

Дура набитая, да где же ему еще сейчас быть… Разве я тебя об этом спрашиваю?!

— Вы сумасшедший, — добавила она, отшатнувшись. — Я попрошу главврача, чтобы он удалил вас из отделения.

— Извините… Я не хотел вас обидеть, — я взял ее за рукав хрустящего, пахнущего процедурной халата. — Это мой друг. У меня он, наверное, единственный друг.

Я сжимал в кулаке ее рукав и не знал, как спросить ее о том, будет Лешка жить или нет. Первый раз я не знал, как спросить человека, чтобы он не имел возможности мне солгать. Я боялся спросить. Отвратительное, животное чувство страха поселилось внутри меня сразу после того, как вошел Жмаев. И жило оно во мне до сих пор.

— Отпустите мой рукав, — попросила девушка. — На нас смотрят. Вы похожи на ревнивого мужа.

Глупость, которая меня отрезвила. Способность мыслить не вернулась, но прошел шок.

— Пойдемте со мной, — на этот раз под руку был взят я.

Зачем я пошел — не знаю. Однако через мгновение медсестра ввела меня в дверь напротив операционной и силой усадила на кушетку.

Запах валокордина. Это мне знакомо. Придется выпить, иначе она может на самом деле вызвать главврача. А тот с нами, ментами, не церемонится. Дело в том, что он вообще ни с кем не церемонится. Вылечу из отделения, как пробка из бутылки…

Сколько прошло времени?..

Я приоткрыл глаза и оторвал затылок от стены. Валокордин ли то был?

Увидев приоткрытую дверь в операционную, я очнулся окончательно. Неужели Лешку увезли? Куда?!

Два шага — и я у палаты.

— Да сядьте вы, в конце концов! Что вы прыгаете, как заведенный?

— Где Леха?!

— У вас что, амнезия? — девушка держала в руке металлический пенал с инструментами. — Я же минуту назад говорила вам, что он на операции!

Все, что сейчас умещалось у меня в голове, это информация о времени операции. Гольцову ее будут делать не меньше трех часов. А я, оказывается, только что пришел.

Дверь прикрыли, и мне осталось лишь считать квадратики на рифленом стекле.