Вы явились сюда извне, принадлежите другому миру. Вы – чужой на их острове! Если я скажу им, что тот, кто регулярно насилует малышку, – один из них, сделанный по их образу и подобию, из того же теста, думаете, они легко смирятся с этой идеей и безропотно примут ее? Думаете, человеческому существу нравится, когда ему демонстрируют его уродство, поднося к носу зеркало? Никто не видит себя со стороны, а когда вдруг начинает видеть себя таким, каков есть, это для него бывает непереносимо. Сообщить им, что это один из них, исконный их собрат, уроженец острова, щупающий и насилующий одиннадцатилетних девчонок? Вы что же, считаете, что они умрут от восторга? Нет, вы им нужны, господин Учитель, они просто так вас не выпустят.
Паника окончательно завладела им, она нарастала с каждой секундой, руки и ноги Учителя дрожали, он безуспешно пытался глотать. Лицо его исказило судорогой, он задыхался, ловя ртом воздух. Комиссар снова протянул ему стакан с вином.
– Выпейте.
Учитель подчинился.
– Они решили принести меня в жертву. Я знаю то, что они предпочли бы не разглашать. Мной составлен отчет. Я всему был свидетелем. И провел ряд опытов. Но им важно сохранить свое спокойствие. И этот проект по строительству комплекса, вот и все. Вам я могу рассказать все. Я там был. И все понял. Они знают, что мне все известно. Что я обо всем догадался. Лодки. Незаконные перевозки людей. Мэр. Доктор. Старуха. Спадон. Америка. Все. Я подошел к ним тогда на пляже. И Кюре вместе с ними. Позже. Он пришел сюда. И еще там, в холодильной камере. Они там спрятали тела. Среди мороженой рыбы. Завернули их в голубой тент. И все они были возле жерла вулкана. Туда они сбросили утопленников. И обо всем – молчок. А потом вдруг появляетесь вы!
Комиссару с трудом удалось обуздать словесный бред Учителя.
– Вы хоть понимаете, что говорите сейчас как умалишенный? Я ни слова не понял из того, что вы хотели мне сообщить. Успокойтесь. Какой смысл в вашем возмущении, скажите? Слишком поздно. Поздно, я вам уже сказал. Помощи ждать неоткуда. Во всяком случае, от меня уж точно.
– Но ведь вы все-таки полицейский!
– И опять вы ошибаетесь.
– Да что вы такое говорите?
– Говорю, что вы ошибаетесь.
– Вы не комиссар?
– Все пожелали, чтобы я им стал. В этом есть, конечно, и моя вина: я согласился на эту роль, потому что для меня было проще под этой личиной выполнить ту задачу, ради которой я сюда приехал. Но я такой же полицейский, как вы – танцовщица кабаре. Я играю в игру. В молодости, помнится, я участвовал в университетских спектаклях, и меня находили способным. Здесь все захотели увидеть во мне полицейского. И мне не стоило их разочаровывать. Я сунул под нос Мэру удостоверение, принадлежащее одному покойнику, и он вполне этим удовлетворился. Можно подумать, ему хватило беглого взгляда! Все лгут. Жизнь – это фарс. Недавняя комедия, разыгравшаяся в этих стенах, очень меня позабавила, особенно малышка, затвердившая свою роль, вся эта гнусность, выставленная напоказ, без малейшего стыда, но, увы, я здесь вовсе не ради этого, и у меня осталось слишком мало времени. Так что придется вам выпутываться самому.
XXIII
Ну не странно ли, что в тот же вечер Комиссар пришел домой к Доктору. Тот недавно вернулся и тут услышал, как в дверь постучали. Он никак не ожидал этого визита. Но, конечно, впустил полицейского, спросив, чему обязан его посещением. Почему он пришел именно к нему, а не к Мэру, который обычно был его собеседником.
– Да почему я должен объяснять причину? Я здесь, и этого довольно. Мне нужен был кто-то, кто смог бы меня выслушать. Тот, кто сможет передать другим то, что я сейчас скажу. Ваш Мэр уж слишком нервный. Его частенько заносит неизвестно куда, и он замыкается в своем придуманном мирке, да зачем я вам это говорю, вы и так все прекрасно знаете. |