– Доктор, цельный день напролет я сегодня для вас потел. Этот Стефано Москато был точно не сахар.

– Мафиози?

– Прямо совсем уж мафиози – не думаю. Буянил, это да. Несколько судимостей за драки, побои, хулиганское нападение. Не кажется мне, что это мафиозные дела, мафиози не станет светиться из‑за всякой чепухи.

– К какому времени относится последняя судимость?

– К восемьдесят первому, представляете. Уже одной ногой стоял в могиле, а хватил какого‑то типа стулом и разбил ему голову.

– Можешь сказать мне, находился ли он в тюрьме какое‑то время между сорок вторым и сорок третьим?

– А то как же. Драка и нанесение телесных повреждений. С марта сорок второго по двадцать первое апреля сорок третьего сидел в Палермо, в тюрьме Уччардоне.

Новости, которые сообщил ему Фацио, изрядно прибавили вкусу сыру с перцем, который и сам‑то по себе был что надо.

Глава двадцать первая

Шурин Галлуццо открыл свой выпуск новостей сообщением об убийстве, несомненно мафиозного типа, произошедшем на окраине Катании. Коммерсант по имени Коррадо Бранкато, пользовавшийся в городе известностью и уважением, владелец большого склада, снабжавшего супермаркеты, решил устроить себе выходной и провести послеобеденное время в одном из своих загородных домиков. Повернув ключ в замке, он распахнул дверь в прямом смысле в никуда: страшной силы взрыв, вызванный хитроумным устройством, которое при попытке отпереть двери приводило в действие детонатор, буквально распылил виллу, коммерсанта и супругу его, синьору Тальяфико Джузеппу. Расследование, добавил журналист, представляется непростым, поскольку Бранкато судимостей не имел и в связях с мафией не замечен.

Монтальбано выключил телевизор и принялся насвистывать восьмую симфонию Шуберта, «Неоконченную». Получилось превосходно, ему удались все пассажи.

Он набрал номер Мими Ауджелло, наверняка его зам больше знал о случившемся. Никто не ответил.

Покончив наконец с едой, Монтальбано уничтожил все следы ужина, вымыл старательно даже стакан, из которого пил свой глоток вина. Он разделся, готовый идти ложиться, и в это время услышал, как остановилась машина, затем голоса, хлопок дверцы, – и машина уехала. В мгновение ока он юркнул в постель, потушил свет и стал изображать глубокий сон. Услышал, как открылась и закрылась входная дверь, шаги Ливии, которые внезапно стихли. Монтальбано понял, что та остановилась у порога спальни и на него смотрит.

– Брось притворяться.

Монтальбано сдался, зажег свет.

– А как это ты угадала, что я притворялся?

– По дыханию. Ты знаешь, как дышишь во сне? Нет. А я знаю.

– Где ты была?

– В Гераклее Минойской и Селинунте.

– Одна?

– Господин комиссар, я вам все скажу, все открою, но прекратите, пожалуйста, этот допрос с пристрастием! Мы ездили вместе с Мими Ауджелло.

У Монтальбано лицо перекосилось, он угрожающе уставил на Ливию палец:

– Смотри, Ливия, Ауджелло уже захватил мой письменный стол, я не хочу, чтобы он захватил еще что‑нибудь мое.

Ливия не уступила:

– Считай, что я не слышала, так будет лучше для нас обоих. Я, во всяком случае, не являюсь твоей собственностью, сицилиец хренов.

– Ну ладно, извини меня.

Дискуссия все продолжалась, даже когда Ливия разделась и легла в постель. Но Мими, решил Монтальбано, еще за это поплатится. Он поднялся:

– Куда ты теперь?

– Позвоню Мими.

– Да оставь ты его в покое, ему даже во сне не снилось сделать что‑нибудь, что могло бы тебя задеть.

– Алло, Мими? Монтальбано это. Ах, ты только что вернулся домой? Ладно.