– Врешь!

– Не веришь? Напрасно. Под колпак попадали все, кто проходил через Алгинский медцентр. Напряги память. Сколько раз ты был там якобы на медкомиссии? С каждым новым призывом? Это сколько ж раз Живой мог напичкать тебя чипами? Считаешь? Или ты можешь считать только до двух? Раз-два, левой! – лицо Зарембы сделалось злым.

– Солдафон недорезанный! Ты знаешь, сколько из-за тебя не досчитались товара?

Кантерсельф будет недоволен и захочет поближе познакомиться с тем, кто в этом виновен. Ты даже не предполагаешь, что тебя ждет. Ты будешь мечтать о смерти! О любой! Ты знаешь, что у Кантерсельфа нет головы? Я тебе сообщу еще кое-что.

Подготовлю морально к тому, к чему нельзя подготовиться. Дело в том, что у Кантерсельфа нет и шеи. Есть бездонная глотка с зубами, которая заменяет ему шею.

Это путь в ад.

Заремба поизучал его реакцию, но был разочарован ее отсутствием.

– Ты мне не веришь? Зря. Сейчас посмотрим, что за требуха у тебя внутри.

Он наклонился к прибору и поискал нужный верньер. Никитос напрягся, готовясь к отпору чужого вторжения, но вторжения не произошло. Просто из-под ногтя указательного пальца правой руки ударил сноп крови. Никитос, который все еще находился на полу, придавил его собственным телом, чувствуя, что сноп не утихает, и как быстро намокает одежда.

– Еще 40 секунд и ты истечешь кровью! – сообщил Заремба.

И тут же отвлекся, словно прислушиваясь к звукам, донесшимся к нему сквозь толщу корабля.

– Что за херня? – недоуменно спросил он скорее у себя, потому что в следующую секунду Сыромятников повис на румпеле, и корабль так резко поменял курс, что едва не лег на борт.

Борт встал дыбом. Заремба полетел в один угол, зип в другой. Гэбээровцы тоже не устояли, да и никто бы не устоял при таком крене. Ларьков проехался на заднице по всей рубке, а более тяжелый Чемоданов вообще упал навзничь.

На некоторое время Никитос выпал из зоны внимания и его никто не держал, чем он сразу воспользовался. Так как он лежал, то пострадал меньше других и быстрее всех пришел в себя.

Заветный зип с пульсирующей лампой волчком крутился у стены, Никитос рыбкой нырнул за ним и сгреб одним размашистым движением. Однако повернуть верньер не успел, ему показалось, что на него упал шкаф.

Это до него добрался пришедший в себя Ларьков. Гаишник оказался кряжистым и неожиданно сильным. Во всяком случае, Никитосу не удалось с ходу с ним справиться. Удерживая одной рукой зип, он наотмашь хлестко ударил его. По идее такой удар должен бы отбросить и более мощного соперника. Ларьков только дернулся и намертво вцепился ему в шею. Ногой же урод дотянулся до зипа и выбил его у него из рук.

Соперники покатились по полу. Никитос никак не мог толком ухватить противника, мешали скользкие руки. Кровь продолжала фонтанировать из пальца. Он не знал, сколько прошло из отпущенных ему 40-ка секунд, но понимал, что достаточно половины из этого интервала, чтобы окончательно ослабнуть, и Ларьков удушит его как бультерьер котенка.

Он отчаянно обхватил голову противника, кувыркнулся и замер, удерживая захваченный предмет. На некоторое время, бесконечно долгое, туловище Ларькова повисло всем весом на одной лишь шее. Никитос уж думал, что и этот смертельный захват ничем не кончится, и у этого урода вместо шеи титановые пластины, но тело Ларькова наконец, подчинилось законам природы, продолжило движение и завалилось на пол. Никитос собрал все свои быстро утекающие силы и сжал голову в мертвый неподвижный хват. Раздался сухой треск шейных позвонков, и одним гэбээроовцем на земле стало меньше.

К тому времени остальные соперники лишь приходили в себя. Лежащий Заремба нашаривал что-то вокруг себя, нашел трубку и потянул ко рту.