Жди беды.

Он подергал трос, проверяя прочность, заодно зорко поглядывая, не привлекли ли его действия постороннего внимания. Ведь если наверху прочухают, кто лезет к ним в гости, его снимут с одного выстрела.

Грозно шумело море, корабль вскидывался на волне, но наверху все было тихо, и тогда Никитос выбрался наружу и повис на канате. Канат ощутимо раскачивало, это его и спасло. Услышать подкрадывающегося врага в общем шуме он не мог, но когда его качнуло в очередной раз, он увидел неясно колыхнувшуюся тень в соседней каюте.

Времени в запасе не оставалось, брать его живым, когда он раскачивался на веревке отличной мишенью, никто бы не стал. Посему он при обратном движении резко оттолкнулся от борта и нырнул обеими ногами обратно в каюту, из которой только что выбрался.

Противник, догадавшийся, что его маневр разгадан, разразился длинной очередью сквозь переборку. Она оказалась деревянной, во все стороны полетели щепы, в которых затерлись свинцовые шершни.

На выроненном полковником зипе ярко разгорелась алая точка. Никитос, побоявшийся, что от попадания мозги в хитрой машине переклинило, и она сейчас опять напустит на него очередную напасть, дотянулся и резко выкрутил верньер. Не успела кнопка погаснуть, как из соседней каюты раздался душераздирающий вопль, и стрельба разом стихла, будто подавившись.

Никитос нарочно шумнул, но стрелок никак не среагировал. А должен был. Для того, чтобы прищучить полковника оставалось пол-очереди, а он не прищучил. На жалельщика из органов красного креста он походил мало, так что, скорее он не прищучил его, потому что не мог. Не имел физической возможности.

Никитос сел по-турецки, подтянув к себе зип. До этого он имел мало времени, чтобы как следует его изучить. Теперь же, он чувствовал, тот самый момент пришел.

На панели имелась пара десятков верньеров, украшенных светодиодами. Никитос повернул зип лицевой панелью к двери, и на нем тотчас зажглись 7 светодиодов. 6 справа, и лишь один крайний левый.

Никитос покрутил один из правых верньеров, в зависимости как он крутил по часовой или против, лампа то разгоралась, то тухла. Когда она разгорелась наиболее сильно справа кто-то влупил ослепительную длиннющую очередь, и Никитос поспешил прикрутить лампу. Стрельба как по команде стихла. По команде! Полковник нашел ключевое слово.

– Послушай, сержант, не хотелось бы лишней крови! – крикнул он.

– С каких пор полковник боится проливать кровь? – издевательски крикнул Хлыстов в ответ.

На прозвучавшие с трапа шаги сержант с бойцами ощетинились умхальтерами, но это оказался Счастливчик.

– Нашему полку прибыло! – обрадовался Хлыстов, но Счастливчик прижал палец к губам.

– Совсем необязательно, чтобы он знал обо мне. Полковник там?

– Как курица на гриле, – подтвердил сержант. – Синицын пробрался в соседнюю с ним каюту, так что он носа высунуть не может.

– Тогда нечего тут прохлаждаться! Идите и принесите мне его голову! – холодно сказал Счастливчик.

– Легко сказать – принесите! Это же полковник! Он просто так не дастся! – возмутился Хлыстов.

– А так дастся? – Счастливчик приставил к его голове пистолет. – Давай двигай, пока я тебе башку не прострелил, вояка!

– На берегу ты по-другому говорил. Каждому по лимону зеленых, табуны целок. Какие сладкие песни пел. Не надо было тебя слушать. Рванули бы с тем, что успели хапнуть.

– Не надо было, – легко согласился Счастливчик и щелчком отвел боек. Теперь от выстрела его отделало легко движение.

Сержант с шумом сглотнул слюну и крикнул своим:

– Чего расселись, девочки! Пошли вперед, уроды!

Когда пятеро бойцов опасливо двинулись по коридору, готовые залечь при первой опасности, Счастливчик подтолкнул сержанта дулом пистолета.