Он увидел печального рыцаря, склонившегося, чтобы поцеловать маленькие пальцы, рассеянно медлившие на белой и черной клавиатуре. Лорд Эльмор громко захохотал. В следующее затем мгновение он вышел из салона леди Елены, захлопнув за собою дверь. Он продолжал смеяться, проходя большой зал и поднимаясь к себе по лестнице. Лишь у темных зеркал своей комнаты он умолк, как бы пораженный собственным отражением, являвшим искаженные бешенством черты лица.

Лорд Эльмор с той поры всегда смеялся громко и неудержимо, завидев леди Елену. Она же не переставала слышать этот ужасный смех и тогда, когда оставалась одна. Сидя у себя в спальне, она напрасно затыкала уши и, бросаясь на постель, тщетно заваливала себя подушками. Ее слабый ум стал выказывать признаки явного расстройства, она заболела. Супруг перевез ее в Вобернское аббатство и сам перестал тревожить ее своими посещениями, передав в руки родственниц и врачей. Леди Елена потеряла в болезни память, это помогло ее выздоровлению. Она уже вставала с постели, и ее выводили гулять в парк. Никто не знал, где находился лорд Эльмор, и никто в ее присутствии не говорил о нем.

Однажды она возвращалась с прогулки в час, когда заходило солнце. Старая тетка вела ее под руку, в то время как преданная горничная катила сзади передвижное кресло, оставлявшее на влажном песке аллеи две колеи. На террасе ее ждал слуга, но это не был старый лакей, вывезенный ею с собой из родительского дома. Огюст отвесил ей низкий и почтительный поклон. Она приостановилась в смутной тревоге. Француз поднял голову, тонкий рот его широко раздвинулся и изобразил беззвучный смех, отозвавшийся в сердце Елены громовым адским хохотом. Она испустила крик и лишилась чувств.

Леди Елена не оправилась более и умерла, и лорд Эльмор не пожелал присутствовать на ее похоронах. Он колесил по Европе, соря деньгами, оставляя всюду за собой след шутовств и неистовств. Рассказывали о совершенных им чудовищных оргиях, приписывали ему целый ряд преступлений. Разыскав в Париже молоденькую актрису, похожую на леди Елену, он наряжал ее Офелией и сидел у ее ног, как датский принц, когда ее собратья по сцене разыгрывали перед ним в домашнем театре произведения его больного воображения. Лорд Эльмор плакал то подлинными, то пьяными слезами и осыпал свою мнимую избранницу то мольбами, достойными ангелов, то площадными ругательствами.

Причуды его скоро превзошли уровень частного существования. Тщетность иллюзии, мимику игры перенес он в подражание делам историческим. Он оснастил судно и плавал в морях новым корсаром, дерзким образом нарушая закон и обычай. Эта забава не сошла бы ему с рук, если бы он не заботился о невинной развязке своих разбойничьих подвигов. Он заставлял пройтись по доске пассажиров захваченного им судна только затем, чтобы похохотать над барахтающимися в воде людьми, которых спасали в конце концов его же лодки. Купец, ограбленный им в океане, неизменно получал, добравшись домой, чек, с аккуратностью возмещавший его убыток, и девица, лишившаяся в каюте его корабля лучшего своего сокровища, бывала вознаграждена кругленькой суммой, обеспечивающей ей счастливый брак.

Лорд Эльмор затем купил землю в Африке и сделался маленьким царьком. Он содержал министров и дипломатов, чеканил деньги, вооружал армию. Со своими соседями, черными королями, он вступал в сношения, шутовские и церемониальные, сносясь послами и подарками, обменивая манчестерские ситцы и шеффильдские ножи на страусовые перья и слоновые клыки. Он объявлял войну, одерживал победы и терпел поражения. По вечерам уединялся он в устланной циновками комнате своего соломенного дворца. Он пил прямо из горлышка бутылки ром за здоровье царственных африканских братьев при свете сальной свечи. Огюст молчаливо прислуживал ему; по стенам метались черные тени, когда лорд Эльмор вскакивал и, обратившись к вечному своему собеседнику, пытался представить в лицах государственную буффонаду истекшего дня.