— За твой дом, не знаю, как он называется.

— «Высота».

— За «Высоту». И за ее хозяина.

Они выпили. Космо сказал:

— Я наблюдал за тобой из кухонного окна. Ты стояла не шевелясь. Интересно, о чем ты думала?

— Что здесь… реальность тает.

— А это хорошо?

— Кажется, да. Я… — Она задумалась, подыскивая подходящие слова, потому что ей вдруг показалось очень важным выразить все точно. — Я не особенно домашнее существо. Мне тридцать три года, я работаю в журнале «Венера» редактором отдела, добивалась этого положения много лет. С тех пор как окончила университет, содержу себя сама, и не подумай, что это я жалуюсь, наоборот, ничего другого мне никогда и не нужно было. Замуж не хочу, и детей мне не надо. Навсегда — это не про меня.

— И что же?

— А то, что здесь… в этом доме, мне кажется, я могла бы остаться, не опасаясь, что окажусь узницей или пущу корни. Не знаю почему. — Она улыбнулась, глядя ему в лицо. — Право, не знаю.

— Оставайся, — сказал он.

— На весь день? На ночь?

— Нет. Оставайся вообще.

— Мама учила меня никогда не принимать приглашений вообще, на неопределенное время. Всегда должна быть назначена дата приезда и дата отъезда, так она говорила.

— И совершенно верно. Скажем, дата приезда — сегодня. А дату отъезда ты назначишь сама.

Оливия вглядывалась в его лицо, угадывая подтекст и мотивы. Потом спросила:

— Ты предлагаешь мне поселиться здесь, у тебя?

— Да.

— А работа? У меня прекрасная работа, Космо. Большое жалованье, большая ответственность. Теперешнего положения я добивалась всю свою взрослую жизнь.

— Значит, самое время взять годичный отпуск. Ни мужчина, ни даже женщина не может работать без передышки.

Годичный отпуск. Двенадцать месяцев для себя. Перерыв в работе на двенадцать месяцев — это еще в пределах допустимого. Большее означало бы бросить работу.

— У меня еще есть дом. И машина.

— Уступи их пока своей лучшей подруге.

— А родные?

— Пригласи их сюда.

Пригласить сюда родных. Оливия представила себе, как Нэнси жарит бока на краю плавательного бассейна, а Джордж сидит под крышей в шляпе, чтобы не обгореть. Представила, как Ноэль рыщет по нудистским пляжам и возвращается к ужину с добычей — очередной пышнотелой блондинкой, изъясняющейся на каком-нибудь никому не ведомом языке. Представила мамочку… но мамочка — это совсем другое дело, и ничего смешного. Тут все для нее подходит — и этот большой дом-лабиринт, и заросший сад. И миндальные рощи, и раскаленная на солнце веранда, и курочки-бентамки, курочки особенно. Мамочка будет в восхищении. Недаром же и она, Оливия, сразу полюбила этот дом и почувствовала себя в нем уютно. Это какая-то тайна. Вслух она сказала:

— Не у одной меня имеется родня. Тебе тоже надо подумать кое о ком.

— У меня только Антония.

— Разве этого мало? Нельзя же ее травмировать.

Космо со слегка смущенным видом потер затылок.

— Боюсь, что сейчас не самый подходящий момент для таких разговоров, однако все же замечу, что здесь и раньше бывали дамы.

Оливия рассмеялась:

— И Антония была не против?

— Она относилась к этому с пониманием. Философски. Заводила друзей. А вообще, она очень независимая.

Оба помолчали. Он ждал ответа.