Я счёл необходимым сделать эти немногие замечания по вопросу о правлении буржуазии, чтобы объяснить два факта. Во-первых, что во всех странах за время между 1815 и 1830 гг. демократические по существу движения рабочего класса были более или менее подчинены либеральному движению буржуазии. Рабочие, хотя они и были более передовые, чем буржуазия, не могли ещё увидеть коренное различие между либерализмом и демократией — между эмансипацией буржуазии и эмансипацией рабочего класса; они не могли уловить разницу между свободой денег и свободой человека, пока деньги не были освобождены политически, пока буржуазия не стала исключительно правящим классом. Поэтому демократы в день Пнтерлоо намеревались подать петицию не только о всеобщем избирательном праве, но также и об отмене хлебного закона; поэтому пролетарии сражались в 1830 г. в Париже и были готовы вступить в бой в 1831 г. в Англии — за политические интересы буржуазии. Во всех странах буржуазия была между 1815 и 1830 гг. наиболее сильной составной частью революционной партии и поэтому руководила ею. Рабочий класс неизбежно является орудием в руках буржуазии, пока буржуазия сама революционна или прогрессивна. Поэтому отдельное движение рабочего класса в подобном случае всегда имеет второстепенное значение. Но с того самого дня, когда буржуазия получает всю полноту политической власти, с того дня, когда все феодальные и аристократические привилегии уничтожаются властью денег, с того дня, когда буржуазия перестаёт быть прогрессивной и революционной и сама уже не движется вперёд, — с этого именно дня движение рабочего класса становится ведущим и превращается в общенациональное движение. Отмените сегодня хлебные законы, и завтра Хартия станет центральным вопросом в Англии, завтра, чартистское движение проявит ту силу, ту энергию, тот энтузиазм и ту настойчивость, которые обеспечат ему успех.

Второй факт, для объяснения которого я решился сделать несколько замечаний о правлении буржуазии, относится исключительно к Германии. Немцы, будучи нацией теоретиков, не искушённых в практических делах, приняли за святые истины лживые и. пошлые фразы французской и английской буржуазии. Немецкая буржуазия была довольна тем, что могла спокойно заниматься своими частными делишками, не выходившими за рамки мелкого предпринимательства. Там, где ей дали конституцию, она кичилась своей свободой, но мало вмешивалась в политические дела государства; там же, где не было конституции, она была рада, что избавлена от беспокойства избирать депутатов и читать их речи. В рабочем классе сказывалось отсутствие того могучего рычага, который в Англии и во Франции пробудил рабочих от спячки, — сказывалось отсутствие развитой промышленности и обусловленного ею господства буржуазии. Рабочие поэтому оставались спокойными. Крестьянство, в тех частях Германии, где современные французские учреждения опять были заменены старым феодальным режимом, чувствовало гнёт, но это недовольство ещё нуждалось в дополнительном стимуле, чтобы прорваться в виде открытого возмущения. Таким образом, революционная партия в Германии с 1815 по 1830 г. состояла только из теоретиков: сторонники её рекрутировались в университетах, она состояла из одних студентов.

В Германии оказалось невозможным восстановить старую систему, существовавшую до 1789 года. Изменившиеся условия принудили правительства изобрести новую систему, специфическую для Германии. Аристократия хотела управлять, но была слишком слаба; буржуазия не имела ни желания управлять, ни достаточной силы для этого; однако та и другая вместе были достаточно сильны, чтобы принудить правительство к некоторым уступкам. Формой правления стала поэтому некая ублюдочная монархия. Конституция в некоторых государствах давала аристократии и буржуазии видимость гарантий; во всех остальных существовало бюрократическое правительство, т. е. такая монархия, которая якобы заботится об интересах буржуазии посредством хорошей администрации, но этой администрацией руководят аристократы, и действия её, поелику возможно, скрыты от глаз общества.