Но эта форма правления не удовлетворяла ни «аристократов», «христианских германцев», «романтиков», «реакционеров», ни «либералов». Поэтому они объединились против правительства и образовали тайные студенческие общества. Из объединения этих двух сект, — ибо партиями их нельзя назвать, — возникла секта ублюдочных либералов, которые в своих тайных обществах мечтали о германском императоре в порфире, с короной, со скипетром и прочими аксессуарами власти, не исключая длинной седой или рыжей бороды, об императоре, окружённом сословным собранием, в котором каждое сословие — духовенство, дворянство, горожане и крестьяне — заседало бы отдельно. Это была самая нелепая смесь феодальной грубости и современного буржуазного обмана, какую только можно себе представить. Но это было самым подходящим делом для студентов, которые жаждали энтузиазма, всё равно по какому поводу и какой ценой. Однако эта смехотворная специфическая мешанина, с одной стороны, и революции в Испании, Португалии и Италии, движение карбонариев во Франции и движение за реформу в Англии, с другой стороны, напугали монархов почти до потери рассудка. Для Фридриха-Вильгельма III «революция» — под этим словом понимались все эти различные и отчасти противоречивые движения — стала пугалом.

Целый ряд арестов и массовые преследования подавили эту «революцию» в Германии; французские штыки в Испании и австрийские в Италии на короткое время обеспечили легитимным королям восшествие на престол и божественные права. Даже божественное право турецкого султана вешать и четвертовать своих греческих подданных нашло на время поддержку Священного союза, но факт был слишком вопиющим, и грекам разрешили уйти из-под турецкого ига.

Наконец три дня в Париже дали сигнал для общего взрыва недовольства буржуазии, аристократии и народа во всей Европе. Аристократическая польская революция была подавлена; французской и бельгийской буржуазии удалось обеспечить себе политическую власть. Английская буржуазия также добилась этой цели посредством билля о реформе. Восстания в Италии, частью народные, частью буржуазные, частью национальные, были подавлены. А в Германии многочисленные восстания и волнения свидетельствовали о наступлении новой эры оживления народных и буржуазных движений.

Новый и бурный характер либерального движения в Германии с 1830 по 1834 г. показал, что буржуазия сама взялась за разрешение вопроса. Но так как Германия разделялась на многочисленные государства, из которых почти каждое имело свои таможенные пошлины и свой налоговый тариф, то эти движения не были объединены общими интересами. Немецкая буржуазия хотела добиться политической свободы не для того, чтобы привести общественные дела в соответствие со своими интересами, а потому, что она стыдилась своего рабского положения по сравнению с французами и англичанами. Её движение было лишено той реальной основы, которая обеспечила успех либерализма во Франции и в Англии; её интерес к вопросу был значительно более теоретическим, чем практическим; немецкая буржуазия в общем была, что называется, незаинтересованной. Этого нельзя сказать о французских буржуа 1830 года. На следующий день после революции Лаффит сказал: «Теперь будем управлять мы, банкиры», и они правят по сей день. Английская буржуазия также очень хорошо знала, чего хотела, когда установила имущественный ценз в десять фунтов; но немецкие буржуа, будучи, как мы уже говорили, людьми невысокого полёта, были только восторженными почитателями «свободы печати», «суда присяжных», «конституционных гарантий для народа», «прав народа», «народного представительства» и тому подобного, причём всё это они считали не средствами, а целью; они принимали тень за сущность и поэтому ничего не получили.