Однако этого движения буржуазии было достаточно, чтобы вызвать несколько десятков революций, — из которых две или три имели некоторый успех, — большое число народных собраний, много разговоров и газетного хвастовства и очень слабое начало демократического движения среди студентов, рабочих и крестьян.
Незачем входить здесь в довольно утомительные подробности этого шумного и потерпевшего неудачу движения. Повсюду, где только было завоёвано что-нибудь существенное, как, например, свобода печати в Бадене, германский сейм вмешивался и накладывал свой запрет. Весь этот фарс закончился повторением массовых арестов 1819 и 1823 гг. и тайным союзом всех германских князей, заключённым в 1834 г. на конференции делегатов в Вене для противодействия всякому дальнейшему распространению либерализма. Решения этой конференции были опубликованы несколько лет тому назад.
С 1834 до 1840 г. в Германии замерло всякое общественное движение. Деятели 1830 и 1834 гг. были либо в тюрьме, либо рассеяны в чужих краях, куда они спаслись бегством. Те, кто во время подъёма движения соблюдали свойственную буржуазии осторожность, продолжали бороться против растущей строгости цензуры и растущего равнодушия и безразличия буржуазии. Лидеры парламентской оппозиции продолжали ораторствовать в палатах, но правительства умели находить меры для обеспечения себе большинства голосов. Казалось, не было никакой возможности вызвать новый подъём общественного движения в Германии; правительства делали всё, что им заблагорассудится.
Во всех этих движениях буржуазия Пруссии не принимала почти никакого участия. Рабочие выражали своё недовольство в этой стране посредством многочисленных волнений, не имевших, однако, определённой цели, а следовательно не приведших к каким-либо результатам. Апатия пруссаков составляла главную силу Германского союза. Она показывала, что в Германии не настала ещё пора для общего движения буржуазии.
В следующем письме я перейду к движению последних шести лет, если только мне удастся собрать необходимый материал, чтобы охарактеризовать дух германских правительств на примере некоторых их действий, по сравнению с которыми действия вашего несравненного министра внутренних дел покажутся совершенно невинными.
Остаюсь, милостивый государь, с уважением,
20 февраля 1846 г. Ваш немецкий корреспондент
Написано Ф. Энгельсом
Напечатано в газете «The Northern Star» № 438, 4 апреля 1846 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
Ф. ЭНГЕЛЬС
ВВЕДЕНИЕ И ЗАКЛЮЧЕНИЕ К «ОТРЫВКУ ИЗ ФУРЬЕ О ТОРГОВЛЕ»
Немцы постепенно начинают опошлять и коммунистическое движение. И здесь, как всегда, последние и самые бездеятельные, они думают, что смогут пренебрежительным отношением к своим предшественникам и философским пустословием прикрыть свою отсталость. Коммунизм едва только появился в Германии, а им уже завладевает с целью нажить капитал целая армия спекулятивных голов, которые воображают, что совершили чудеса, если перевели положения, ставшие уже во Франции и Англии тривиальными, на язык гегелевской логики и теперь преподносят миру эту новую премудрость как нечто небывалое, как «истинную, немецкую теорию», чтобы затем в своё полное удовольствие поносить «дурную практику» и «смехотворные» социальные системы ограниченных французов и англичан. Эта всегда готовая немецкая теория, которой выпало безграничное счастье немного понюхать гегелевской философии истории и быть посвящённой кем-либо из высохших берлинских профессоров в схему вечных категорий, теория, которой, быть может, затем довелось перелистать Фейербаха, несколько немецких коммунистических статей и работу г-на Штейна о французском социализме — эта немецкая теория наихудшего сорта без всяких затруднений уже сконструировала себе надлежащим образом французский социализм и коммунизм по г-ну Штейну, отвела ему подчинённое место, «преодолела» его, «подняла» его на «более высокую ступень развития» всегда готовой «немецкой теории». |