Вы видите, какое доброе согласие царит в синедрионе мафусаилова министерства между «старческой немощью и либеральной энергией». Со столбцов всей лондонской прессы раздается единодушный крик возмущения против Абердина и палаты лордов. Единственным позорным исключением является «Times».

Вы помните, что «Times» начал с доносов на эмигрантов и побуждал иностранные державы требовать их изгнания. Когда он убедился, что предложение о возобновлении закона об иностранцах будет — с позором для министерства — отклонено в палате общин, он внезапно стал изливаться риторическими описаниями тех жертв, на которые он — еще бы! — был бы готов пойти ради сохранения права убежища. Наконец, после любезного обмена мнениями между сиятельными лордами в верхней палате он вознаградил себя за свою высокую гражданскую добродетель, позволив себе следующую злобную вспышку в передовой статье от 5 марта:

«Во многих странах континента полагают, что нам доставляет наслаждение присутствие в вашей стране зверинца эмигрантов, этих свирепых личностей всех национальностей, способных на всякое преступление… Думают ли те иностранные писатели, которые протестуют против присутствия их объявленных вне закона соотечественников в Англии, что судьба эмигранта в нашей стране достойна зависти? Мы хотим рассеять их заблуждение. Этот жалкий класс существ живет большей частью в нищете и убожестве, ест горький хлеб чужбины, да и то, когда ему, поглощаемому мутными волнами этого огромного города, удается достать его… Наказанием для них служит изгнание в наиболее жестокой форме».

Что касается последнего пункта, то «Times» прав: Англия — великолепная страна, если только не приходится жить в ней.

На «небе Марса» Данте встречает своего предка Каччагвиду ди Элизеи, который в следующих словах предсказывает ему его предстоящее изгнание из Флоренции:

Счастливый Данте! Он также был «существом, принадлежавшим к жалкому классу, называющемуся политическими эмигрантами», однако ему не грозили нападки врагов в духе ничтожных передовиц «Times»! Еще более счастливый «Times»! Он избежал «резервированного места» в дантовом «Аду»!

Если, как выражается «Times», эмигранты вынуждены есть горький хлеб чужбины, который к тому же, как забыл он добавить, обходится им весьма дорого, то разве сам «Times» не жиреет за счет плоти и крови иностранцев? Сколько передовых статей и сколько фунтов анонимные пифии этой газеты извлекли из французских революций, германских восстаний, итальянских вспышек и венгерских войн, из французских расстрелов и австрийских виселиц, из конфискованных голов и обезглавленных состояний! Как несчастен был бы «Times», если бы на континенте не существовало «свирепых личностей» и он должен был бы изо дня в день пробавляться низкосортными продуктами Смитфилдского рынка, дымом лондонских труб, грязью, свирепыми извозчиками, шестью мостами через Темзу, погребениями в черте города, зачумленными кладбищами, загрязненной питьевой водой, железнодорожными катастрофами, фальсификацией мер и весов и прочими интересными предметами, составляющими постоянный ассортимент этой газеты в периоды, когда на континенте царит затишье. «Times» не изменился с того времени, когда он требовал от английского правительства казни Наполеона I.

«Приняли ли во внимание», — писала эта газета в номере от 27 июля 1815 г., — «какое действие неизбежно окажет на недовольных во всех частях Европы известие о том, что этот человек все еще жив? Они подумают, — и с полным правом, — что союзные государи боятся посягнуть на жизнь человека, имеющего столько почитателей и сторонников».

Эта же газета проповедовала крестовый поход против Соединенных Штатов Америки:

«Никакого мира с Америкой до тех пор, пока не будет покончено с этим вредным примером победоносного демократического мятежа».