Однако ясно само собой, что оставаться вместе было бы просто вредной тратой времени. Шаппер часто говорил о разрыве — что ж, я отношусь к разрыву серьезно. Я думаю, что нашел путь, на котором мы разойдемся, не вызывая раскола партии.
Я заявляю, что на мой взгляд имеется самое большее 12 человек, а возможно и того меньше, которые были бы желательны в нашем округе, а всю остальную публику я охотно предоставляю меньшинству. Если это предложение будет принято, то мы, разумеется, не сможем оставаться в {одном и том же} Обществе; я и большинство выйдем из Общества на Грейт-Уиндмилл-стрит. В конце концов речь идет не о враждебных отношениях между обеими фракциями, а, напротив, о прекращении раздоров и для этого — прекращении всяких отношений. Мы остаемся вместе в Союзе и в партии, но прерываем отношения, которые приносят лишь вред.
Шаппер: Как во Франции пролетариат порывает с Горой и с «Presse», так здесь люди, представляющие партию в отношении се принципов, порывают с теми, кто организовывает пролетариат. Я — за перевод Центрального комитета {в Кёльн} и за изменение устава. Кёльнцы знают обстановку в Германии. Я полагаю также, что новая революция выдвинет людей, которые будут вести себя {руководить ею} лучше, чем все, кто пользовался известностью в 1848 году. Что касается принципиальных расхождений, то Эккариус предложил тот вопрос, который дал повод к сегодняшним прениям. Я высказал подвергнувшийся здесь нападкам взгляд, потому что я вообще с энтузиазмом отношусь к этому делу. Речь идет о том, мы ли сами начнем рубить головы, или нам будут рубить головы. Во Франции настанет черед для рабочих, а тем самым и для нас в Германии. Не будь этого я, конечно, отправился бы на покой, и тогда у меня было бы иное материальное положение. Если же мы этого достигнем, то мы сможем принять такие меры, которые обеспечат господство пролетариата. Я являюсь фанатическим сторонником этого взгляда. Но Центральный комитет хотел противоположного. Однако если вы больше не хотите иметь с нами дела, что ж — тогда расстанемся. В предстоящей революции меня наверняка гильотинируют, но я поеду в Германию. Если же вы хотите образовать два округа — пусть будет так, но в этом случае Союз прекратит свое существование, а потом мы снова встретимся в Германии и, быть может, тогда сумеем опять пойти вместе. Я личный друг Маркса, но если вы хотите разрыва, что ж — тогда мы пойдем одни и мы пойдем одни {И вы пойдете одни}. Но в таком случае должны быть образованы два союза. Один — для тех, кто действует пером, другой — для тех, кто действует по-иному. Я не сторонник того мнения, что в Германии к власти придут буржуа, и в этом отношении я фанатический энтузиаст; не будь я таковым, я и гроша бы не дал за всю эту историю. Но два округа здесь в Лондоне, два общества, два эмигрантских комитета — тогда уж лучше два союза и полный разрыв.
Маркс: Шаппер неправильно понял мое предложение. Как только предложение будет принято, мы расходимся, два округа отделяются друг от друга, и люди прекращают всякие
отношения между собой. Однако они состоят в том же самом Союзе и под руководством того же самого Комитета {Центрального комитета}. Можете даже оставить за собой подавляющее большинство членов Союза. Что же касается личных жертв, то я их принес не меньше, чем кто-либо другой, — но классу, а не личностям. Что до энтузиазма, то немного его требуется, чтобы принадлежать к партии, о которой думаешь, что она вот-вот придет к власти. Я всегда противился преходящим мнениям пролетариата. Мы посвящаем себя партии, которая, к счастью для нее, как раз не может еще прийти к власти. Пролетариат, если бы он пришел к власти, проводил бы не непосредственно пролетарские, а мелкобуржуазные меры. Наша партия может прийти к власти лишь тогда, когда условия позволят проводить в жизнь ее взгляды. Луи Блан дает лучший пример того, что получается, когда слишком рано приходят к власти. |